КамТугеза

Как раз в это время официант принес на деревянном подносе, накрытом белым полотенцем, большой пирог. Из пирога выглядывала большая щука с небольшим ярко‑красным яблоком во рту. Бока ее были развернуты в разные стороны и накрыты тестом.

– Они делают это в настоящей дровяной печи. Обязательно возьми кусочек и попробуй, – предложил Прохор.

Тихон отломил небольшой край румяного пирога. Сверху лежали аппетитные кругляки запеченного лука, а хрустящая корочка, местами светло‑желтого, местами красно коричневого цвета, пахла вкуснейшим хлебом, свежайшей рыбой и березовыми дровами. Тихон откусил. Пирог был великолепным.

– Ну что? Я тебе говорил: это шедевр. Рыбу есть не надо. Она нужна только чтобы дать вкус и мякоть.

Прохор налил себе еще одну рюмку и тоже, отломив кусочек, мгновенно выпил. Потом закрыл глаза и, улыбаясь, понюхал пирог.

– А Софья мне за тридцать лет ни разу даже блинов не испекла, – с грустью и тоской выдохнул он.

– Вообще-то, чревоугодие – это грех.

– У вас попов все, что по‑настоящему приятное, все грех. Ну что, переходим к главному?

– Да, конечно.

– Помнишь, с чего мы начали разговор? С того, что у каждого человека есть свой путь, избежать которого он практически не сможет.

– Да. Предопределение.

– Помнишь наш класс, когда мы еще учились в общей школе? Ведь все про всех можно было сказать заранее. Любой хороший детский психолог, осмотрев первоклассника, угадает с большой вероятностью, кем он вырастет. Из всего того нашего класса собственно никто никем не стал. А потом мы с девятого класса перешли в спецшколу на Солянке. И почти весь выпуск сейчас так или иначе приносит стране большую пользу.

– К чему ты это говоришь?

– К тому, что страна может быть сильной, только основываясь на своей родовой национальной элите. А не на дворовых голодранцах. Всегда, везде и во все времена это было залогом успеха. Никакая армия не победит без хороших командиров.

– А что будут делать те, кто не попал в вашу элиту? – усмехнувшись, поинтересовался Тихон.

– Продолжать жить, как и живут, – не задумываясь, ответил Прохор, пожав плечами. – Большинство из них ничего и не поймет. Они вряд ли способны задуматься над своей жизнью. Просто катятся по жизни, как по течению. К тому же для них сейчас есть всякие инстаграмы, твиттеры, фейсбуки, сотни сериалов и другого информационного мусора, в котором для них непрерывно создаются новые бесплодные цели и задачи, которые вносят в их жизнь хотя бы какой‑то смысл. И ты знаешь, идея улучшить свою жизнь, пришив силиконовую грудь, гораздо больше им нравится, чем идея получить хорошую специальность и пойти работать для себя и общества. Поэтому они счастливее, чем ты: они уверены, что точно знают, чего хотят. Хотя их желания моделируют другие люди.

– Как-то ты  очень плохо думаешь о своих соотечественниках.

– Давай без ханжества и лицемерия. Ты, наверное, забыл, что происходило в СССР. Как толстые хабалки обвешивали в магазинах, как обсчитывали в кафе, как вымогали деньги в ЖЭКах, автосервисах, ателье. Забыл, как воровали мясо в столовых, недоливали бензин, разбавляли водой пиво. Забыл, как телевизоры ломались в первый день, а автомобили на второй, потому что пьяные рабочие молотком забивали саморезы, вместо пайки лепили скрутки, а вместо сварки использовали синюю изоленту. Забыл гнилую морковь, нечищеные коровники и зеленую картошку с комьями земли. Поголовное воровство было нормой. Чья‑то мама гордо приходила с работы на мясокомбинате, обмотанная сардельками, и учила дочку, как надо жить. Папа приносил с завода украденную, абсолютно ненужную дома фрезу, и гордо хвастался подрастающему сыну: «Вырастешь, пойдешь в мой цех – станешь настоящим человеком!»

– Ну не все так плохо. Ты преувеличиваешь, – неуверенно возразил Тихон.

– Я?! Многие сейчас ругают нашего отца. Да, он много чего сделал не так, но ты знаешь, какие жуткие цифры несли ему на стол. По пьянству, по преступности, по смертности. Да мы стремительно лезли во всем этом безобразии на первые мировые места. Зарезать собутыльника на кухне, забить ногами до смерти прохожего, чтобы забрать у него мелочь на бутылку водки… Этим даже гордились. Стоило чуть дать людям свободу, и они сразу показали, что они могут. За несколько лет после того, как не стало палки сталинизма, страна деградировала настолько, что не могла прокормить саму себя.

– Нет, конечно, не забыл. Но ведь были и хорошие люди, – сказал Тихон.

То ли от выпитого, то ли от взволнованности в глазах Прохора опять появился тот лихорадочный блеск.

– Тогда эти хорошие люди должны были хотя бы попытаться сохранить свой социализм и свою страну СССР, – презрительно сказал  Прохор, – а не продавать за жвачку и джинсы. В жизни редко даются вторые шансы. А что сделали они в своем беспробудном пьянстве и дикой зависти? А? – он сделал паузу, ожидая ответа и не дождавшись, прокричал: – Они сами свергли свою власть.

Прохор согнулся и опустил голову к ногам. Плечи его тряслись. Тихон не мог понять, что с ним. Он встал, подошел и тронул его за плечо.

– Прохор, ты как?