КамТугеза

– Я думаю, если была бы работа у них дома, то они бы сюда не поехали. Ведь, по сути, здесь так и остался отстойник. Только теперь человеческий. Лет через двадцать единицы смогут вырваться, а здесь будет большое гетто.

– Так все рассчитывают, что именно они поймают за хвост птицу счастья.

– Ты так спокойно об этом говоришь. А если они не захотят жить в гетто? Здесь до Кремля совсем близко. Это не из Вологды идти.

– Да брось ты. Перевороты и революции везде и во все времена устраивались исключительно какой‑либо частью самой власти. Сам народ может лишь иногда сгоряча, а чаще по пьянке, барский дом подпалить… Ну ладно, пойдем, раз приехали.

– Может быть, надо в магазин зайти, купить что‑нибудь? – спросил Тихон.

– Хорошо, что ты вспомнил, а то пришли бы с пустыми руками, – Прохор даже стукнул себя по лбу, расстроенный собственной несообразительностью.

В магазине Прохор начал набирать в тележку самые дорогие продукты и напитки, но Тихон его остановил:

– Давай возьмем что‑нибудь попроще, а то подумают, что ты или похвастаться хочешь, или задобрить.

– Ты опять прав, – сказал Прохор, – я не подумал.

Глава 20

Неловко пообнимавшись в тесной прихожей, мужчины расселись за столом в комнате, а Лена ушла готовить на кухню.

– А у тебя раньше волос чуть больше было, – улыбнулся Прохор, глядя на почти совсем лысого Саню и вспоминая его молодым с прической, как у Анджелы Дэвис. – Тебя даже в школу не пускали без родителей, стричься заставляли.

– Зато теперь рога сразу видно, – отшутился Саня.

– Раньше обычно ты сам рога наставлял, – сказал Прохор.– Помню, как своими прыжками с вышки в бассейне «Москва», где сейчас Храм Христа Спасителя опять поставили, ты всех девчонок у нас уводил.

– Не выдумывай. Там в мороз такой туман был, что ни меня, ни девчонок видно не было, – скромно ответил Саня.

– А после бассейна мы в пельменную ходили, – напомнил Тихон.

– Самая лучшая пельменная была у Политехнического на Богдана Хмельницкого. Сколько же мы там портвейна выпили… – Прохор как будто вернулся на угол той улицы, на крыльцо здания в стиле советского авангарда, где тогда находилось ЦК ВЛКСМ, куда он несколько лет ездил на работу.

– Теперь это опять Маросейка, – уточнил Саня. – Помню, после этой пельменной мы пошли фильм «АББА» смотреть.

– Да, вниз по улице, в кинотеатр «Новороссийск». Там потом Серега Минаев первые дискотеки устраивал, – сказал Прохор.

– «АББА», конечно, фантастика, –  поцокав языком, добавил Саня, – даже на экране.

– Про всю «Аббу» не скажу, но когда эта беленькая, как ее… – Прохор несколько раз щелкнул пальцами.

– Агнета, – улыбаясь, напомнил Тихон.

– Да, Агнета, – кивнул Прохор. – Когда эта Агнета повернулась к залу спиной и пошла в глубину сцены в своих белых обтягивающих брюках, покачивая бедрами… Это была фантастика! – засмеялся Прохор.

– У меня ее попа до сих пор перед глазами стоит, – тихо сказал Саня и глубоко вздохнув, добавил: – Это иногда очень помогает с женой по ночам.

В этот момент рассмеялись все и даже Энрике, который до этого не принимал участия в разговоре.

После того, как Лена принесла закуски и села за стол, воспоминания стали чередоваться с частыми тостами.

Лена украдкой посматривала на Тихона. Он внешне сильно отличался от ее мужа. Был ниже на голову. У мужа волосы были жесткие поседевшие и коротко постриженные, а у Тихона длинные, до сих пор каштановые и чуть вьющиеся. В отличие от Энрике, он часто улыбался и казался мягче. Но она, как женщина, чувствовала в нем такой же внутренний стержень, что и в муже. Именно это и притягивало, и пугало ее в юности. Она знала, что они оба что‑то решив, пойдут до конца.

А для Тихона, после его многолетнего затворничества, все происходящее казалось каким‑то сном. Воспоминания о давно минувших событиях становились реальнее его вчерашнего дня в монастыре. Тихон увидел на книжной полке, стоящий обложкой вперед альбом «Киевский музей русского искусства». Он прекрасно помнил, что в музее они с Леной не были, но купили два таких альбома на Крещатике. И на каждом сделали друг другу какие‑то смешные памятные надписи. Он не помнил, что написал в Ленином альбоме, и ему очень хотелось сейчас это посмотреть. Рядом с альбомом стояли в рамках семейные фотографии.

– Я тебя, Прохор, постоянно вспоминаю, – вступила в разговор Лена. – Ты мне столько раз помогал с билетами в театр, что я стала завзятым театралом. Мы и сейчас с Энрике стараемся хотя бы раз в месяц в театр выбираться.

Обрадованный этими словами, Прохор благодарно посмотрел на Лену и вспомнил:

– Мы как раз сегодня вспоминали один спектакль Любимова по Брехту.

– Прекрасно помню. «Добрый человек из Сезуана», – сказала Лена.

– Да‑да, – кивнул Прохор, – там еще идея очень интересная, что добро всегда убыточно, и если со всеми делиться, то пряников на всех не хватит.

– Мне, кажется, ты не совсем правильно понял эту пьесу. Я думаю, она о том, что у каждого человека в жизни есть выбор: делиться или не делиться, любить или не любить, – пояснила Лена.