Каникулы

Когда я вернулась в лагерь, там все еще никого не было. Первым делом я ворвалась на кухню. Хорошо, что двери тут никто не запирает! Но будь даже она заперта, боюсь, я бы не заметила этого – вырвала бы вместе с косяком. Выхватив из ящика ножницы для резки мяса – ножей в лагере не было, – я сжала их в руке. Если они что-то сделают Кате, я наброшусь на них!

Потом я побежала в административный корпус. Папки, которые давала мне Джи Хе, все еще лежали на столе. На полках стояло несколько десятков других. Схватив первые попавшиеся, я уселась за стол. При свете фонарика на мобильном я листала их, пытаясь найти объяснение тому, что только что видела на поляне. Я была уверена: этот ритуал – ключ к тому, что днем происходит в «клинике».

Когда сестра порезала руку, я с ужасом ждала, что случится дальше, – она ведь не переносит даже вида крови, но она не дрогнула. И это было самое страшное: неизвестно, чем ее накачали… А бешеные кружения вокруг костра? У любого нормального человека голова закружится через полминуты, она же, возможно, вертится до сих пор.

И чем больше я думала об этом, тем сильнее меня пугало, что сектанты поклоняются моей сестре, но заставляют ее проливать собственную кровь. С идолами так не поступают. Я знала, что в некоторых религиях, особенно языческих, существуют обряды поклонения жертвам. Если смысл обряда, который я видела, действительно в этом, то мы пропали.

Я шерстила одну папку за другой, но находила то финансовые документы, то бесконечные стенограммы проповедей и заседаний, то списки членов общины с информацией об их пожертвованиях и много чего еще абсолютно бесполезного. Они вернутся, возможно, с минуты на минуту, а я листала папку за папкой абсолютно безрезультатно. Как вдруг…

Я заметила фотоальбом, который уже видела раньше. Он лежал на краю стола – там же, где я его оставила. Рука сама потянулась к нему.

Да, вот оно – фото матери Ю Джона, с которого началась эта история про «бансутанг». Следом несколько фотографий Пастора с другими членами общины, в основном женщинами, среди которых была и совсем еще юная девушка с необыкновенно длинной шеей. Тонкая и грациозная, словно Одетта из «Лебединого озера», она, казалось, не стояла рядом с ним, а парила над землей. Я не могла не узнать мать Су А: она и сейчас выглядит как невесомая, но от грации не осталось и следа.

На следующем фото было, наверное, человек тридцать. Все женщины, за исключением Пастора, а некоторые еще и с детьми. Вот одна, совсем молоденькая, с косой толщиной с кулак и родинкой на щеке, а на руках у нее пухлощекий младенец в комбинезончике с ушками. Ю Джон был таким миленьким в детстве! Вот и та самая – хрупкая и тонкая, с лебединой шеей. Малышка Су А спит у нее в объятиях в розовых пеленках, как в коконе. Кроме них, на снимке было еще восемь детей. И самый крупный малыш – похоже, мальчик – выглядел немногим старше Ю Джона. Меня вдруг как громом поразило. Чан Мин, Тэк Бом, Юнг Иль, Кен Хо, Ан Джун, Ха Енг, Мин Ю и Да Вун. Их восемь. Возможно ли, что и все остальные… его дети?

Я пялилась на фото, пытаясь осмыслить то, что пришло мне в голову. Женщины окружали Пастора, восседавшего в массивном кресле по центру. И все стояли, кроме одной. Она сидела рядом с ним, на таком же кресле-троне. Только теперь я заметила, что он был одет в красный свадебный ханбок, а женщина укрыта с головой шкурой медведя, так что его морда, очертания которой ясно проступали над ее лицом, закрывала его почти до подбородка. Похоже, это и есть «Обряд омоним» – ритуальной жены. Я была не в силах оторвать глаз от фото. Что-то в полускрытом лице женщины показалось мне знакомым. Дрожащими руками перевернула я страницу, надеясь найти другую фотографию, чтобы получше рассмотреть женщину.

И фотография нашлась. Это был портрет «молодоженов»: Пастора и женщины в медвежьей шкуре. На этот раз она стояла, выпрямившись, и смотрела прямо в кадр. Приглядываться не пришлось – меня затрясло в ту же секунду, когда я увидела ее лицо. Женщина смотрела на меня глубоким и тяжелым взглядом, который я знала с детства. На фото рядом с Пастором стояла моя мама.

Сердце забилось так яростно, что отстукивало в ушах, заглушая мысли. Я листала страницу за страницей и снова возвращалась к той фотографии. С каждым новым взглядом я надеялась увидеть на ней кого-то другого. Но… С фотографии смотрела моя мать. Она была такой двадцать лет назад. На наших первых с Катей фотографиях она точно такая же: с худым вытянутым лицом и зачесанными назад гладкими волосами.

Я вынула фото из альбома, чтобы прочесть подпись на обороте. Там стояла дата: август тысяча девятьсот девяносто девятого года. Мы с Катей родились в мае двухтысячного. Через девять месяцев после этой церемонии.

Мне казалось, я брежу. В висках стучало, а в горле пересохло. Этого не может быть! Мама уехала в Корею сразу после свадьбы с папой, значит, она не могла выйти замуж за Пастора! Никак не могла!