Каникулы

«Успокойся, – шепнул внутренний голос. – Ты должна!»

Пес поднял голову, и я шагнула к нему, развернув салфетку.

– Кто тут хочет вкусненькой бобовой пасты? – Я поманила собаку, разворачивая салфетку. – Давай-ка полакомимся.

Сальджу против обыкновения не зашелся лаем и даже не оскалился, поэтому я осмелела настолько, что приблизилась почти вплотную.

Миска у него огромная – это хорошо. Похоже, пес учуял запах любимого лакомства, потому что заинтересованно повел носом в мою сторону.

Под неотступным взглядом Сальджу я отошла чуть в сторону, а потом отбросила салфетку еще дальше, туда, где собака, сидевшая на цепи, могла ее достать, но подальше от миски. Пес рванулся в сторону угощения, а я, пользуясь мгновением, выхватила из кармана пакет и, разом вытряхнув из миски почти все ее содержимое, быстро зашагала к кухне. Бежать я не решилась, опасаясь, что собака, пока не заметившая моего обманного маневра, бросится следом.

Однако ускориться все же пришлось. Вмиг проглотив наживку, спустя пару секунд Сальджу был уже у миски. И заметил пропажу. Он злобно зарычал, а потом зашелся лаем – он и раньше меня не жаловал, а теперь уж точно ненавидит. «Прости, Сальджу, никто, кроме тебя, мне не поможет, – думала я, высыпая в кастрюлю на кухне его еду. – Одну ночь поголодаешь – ничего страшного, уж я-то знаю. Когда выберусь отсюда, пришлю тебе из России пакет корма».

Хорошо еще, что Сальджу не признавал сухой корм: выдать его за котлеты было бы нереально. Главное, чтобы Чан Мин не поскупился на снотворное. Тогда все получится.

Пес на дворе еще долго лаял, так что даже прибежал хозяин. Увидев пустую миску, он удивился тому, что Сальджу не наелся, но добавки не предложил, к разочарованию собаки, которая, когда тот начал удаляться, зашлась совершенно диким лаем. Похоже, Чан Мин решил дождаться, пока Сальджу уснет. «Если все пойдет по плану, ты и сам уснешь гораздо быстрее!»

Я высыпала в миску муку, а потом сформировала из собачьей еды небольшие котлетки и, обваляв их в муке, слегка обжарила. Выглядело сносно, а вот пахло странновато. Делать нечего, придется позориться.

Подав это чудо кулинарного искусства на стол вместе с гарниром из пюре и овощей, я готова была сквозь землю провалиться. Сердце билось так часто, что, казалось, вот-вот проломит грудную клетку. «Только бы не поняли, только бы не поняли!» – кусала я губы.

Меня спасла только корейская вежливость. Даже готовые плеваться, корейцы съедят то, чем их угощают. Эта вежливость – что-то вроде национальной черты. На нее-то я и делала ставку.

Договариваясь с Джи Хе о мастер-классе, я была уверена, что ко мне приставят Да Вун, ну или в лучшем – и почти невероятном – случае откроют секрет неведомых галлюциногенных приправ, предложив добавить их в еду. Однако не случилось ни того ни другого. Да Вун освободили от кухни на целый вечер, заняв другими делами, и это несказанно ее обрадовало. Правда, она потребовала от меня добавить в качестве гарнира рис, который был приготовлен еще на обед. Объяснение банальное – даже изнемогая от желания попробовать экзотику в виде русской кухни, без риса корейцы вообще не сядут за стол. С этим было не поспорить, но правда была и в том, что в этот-то рис Да Вун и добавила отраву.

Пока все ели, я упоенно распиналась о том, как в России любят картошку, и в каких видах ее готовят, и насколько менее важную роль играет в рационе русских рис. О котлетах говорить не хотелось – от одной мысли о том, что едят сейчас мои родственнички, я заливалась пунцом. Казалось, что, не упоминая о них, я смогу отвлечь внимание от странного запаха, что витал над столом.

Конечно, его заметили. Но, даже морщась, продолжали есть. Национальная корейская вежливость и еще хитрость: я сочинила легенду о том, как съевший котлету становится удачливым на всю оставшуюся жизнь. Корейцы любят такое: чтобы привлечь удачу, они не только купаются в источниках или покупают амулеты, но даже завязывают особым – удачным – образом шнурки… С едой еще проще – съел и жди удачу. И они ждали. А я ждала, когда все начнут клевать носом.

Я продолжала нести какую-то чепуху про традиционные русские блюда, пытаясь усыпить их, но, хотя у большинства и слипались глаза, Ю Джон и Чан Мин, практически не евшие, сидели как ни в чем не бывало. Как заставить их есть, я не знала. Они оба для меня «сонбэннимы», и настаивать на том, чтобы они сделали что-то, чего не хотят, я не могла – это было не просто невежливо, но и могло возыметь совершенно противоположный эффект. Уговаривать их значило вызвать подозрения. Однако, знай я, что ждет меня вечером, я бы обязательно попробовала…

Наконец ужин завершился, и сектанты разошлись по ханокам в ожидании вечерних посиделок. Они должны были вскоре уснуть, и тогда путь окажется свободен. Обычно в это время из ханоков доносились оживленные голоса: все болтали, готовясь выходить во двор. Теперь же все стихло. Ха Енг, вернувшаяся со мной, засопела почти сразу. Пора.

Я двинулась к двери, но она, распахнувшись, едва не сбила меня с ног. На пороге стоял Чан Мин. Его лицо было свекольно-красным.