Канун

— Да вдь онъ уже пустой. Онъ вывтрился. А я вдь поду туда не съ пустыми руками. Словомъ сказать, я въ себ увренъ.

— Тогда мн остается посовтовать вамъ это. Я знаю, что ваша увренность, это значитъ — совершившійся фактъ.

— Вы совтуете мн хать туда… Это совпадаетъ съ моимъ желаніемъ. Но я не могу, если вы останетесь здсь.

— Какъ вы это просто говорите, Левъ Александровичъ!

— Да вдь это и есть просто. Неужели мн надо объясняться вамъ въ чувствахъ?.. Для васъ это ясно. Разв не правда?

— Да, ясно. А для васъ?

— Мн кажется, что вы въ этомъ уже давно не должны были сомнваться.

— Да, ясно. Мы другъ для друга. Мы должны быть вмст. Я думаю, что помимо моего личнаго желанія жить близко около васъ, я безъ васъ ничего не сдлаю, ничего не добьюсь. Что же вы на все это скажете?

— Вы, конечно, не сомнваетесь, Левъ Александровичъ, что я обо всемъ этомъ думала гораздо раньше этого разговора. Надо спросить: что я могу дать вамъ? Ваше будущее положеніе исключаетъ возможность такихъ отношеній, какія были бы доступны простому смертному. Если бы вы отправлялись въ кругосвтное плаваніе или на сверный полюсъ для научныхъ изслдованій, я не остановилась бы ни на минуту и послдовала за вами. Но вамъ нужна жена… законная жена. А ни вы, ни я не обратимся къ господину Мигурскому за разводомъ.

— Я обратился бы къ самому дьяволу, если бы это было цлесообразно, — сказалъ Левъ Александровичъ, — но вы знаете, что это только потшило бы его.

— Да, только. Значитъ, Левъ Александровичъ, позжайте одинъ.

— А вы, дорогой мой другъ, все таки мало знаете меня. — сказалъ онъ съ улыбкой:- вы думаете, что я способенъ перемнить свое положеніе на что бы то ни было, что потребовало бы отъ меня жертвы? Нтъ. Вы читали письмо: приняты вс мои условія. Я не поступился соломенкой. А это — благо, которое я цню выше всхъ остальныхъ, — и вы думаете, что его я способенъ отдать имъ? Никогда. И я пріхалъ говорить съ вами не о себ, а о васъ. Мы не можемъ быть обвнчаны и единственное, что я могу предложить вамъ — быть моей женой безъ внчанія. Я не смлъ предложить вамъ этого здсь. Вы хорошо понимаете, почему.

— Но это же невозможно, Левъ Александровичъ. Это невозможно! Явиться въ тотъ кругъ съ такимъ крупнымъ нарушеніемъ его требованій… Это значитъ, съ перваго же шага, самому себ броситъ камень подъ ноги.

— Вы ошибаетесь, мой другъ, это значило бы явиться съ вызовомъ и сразу показать, что я желаю остаться самостоятельнымъ отъ головы до ногъ, во всхъ мелочахъ моей жизни и не считаться съ чьими бы то ни было требованіями… Нтъ, нтъ, обо мн нтъ рчи. Я ду работать, а не угождать тому или другому вкусу. поддлываться подъ т или иныя предвзятыя требованія.

— Васъ они не впустятъ въ свой кругъ…

— Мн этого не надо. Пусть берутъ мои мысли, мою работу, мои способности, но моя частная жизнь должна быть священна. И я съумю отгородить ее отъ поползновеній, я съумю защититъ её. Я вамъ сказалъ, что я по натур борецъ и если за что считаю нужнымъ бороться, то на первомъ план за это. И вы, милый другъ, думайте только объ этомъ: можете ли вы сами встать въ такое положеніе? Больше ни о чемъ. Думайте и ршайте.

— Это я уже ршила, Левъ Александровичъ. На этотъ счетъ у меня нтъ колебаній.

— Такъ значитъ — собирайтесь въ дорогу, мой дорогой другъ, моя милая жена… — промолвилъ Левъ Александровичъ и, взявъ ея руку, долго держалъ ее въ своей рук и цловалъ. — Теперь я дамъ ясный отвтъ Ножанскому, — я въ три дня соберусь и уду. А вы вслдъ за мной, неправда-ли? Здсь мы не дадимъ никакого матеріала для разговоровъ и не доставимъ никакого удовольствія господину Мигурскому. Тамъ я встрчу васъ и мы уже подемъ къ себ. Послушайте, дорогая Наталья, я чувствую себя очень сильнымъ, иначе я не ршился бы на этотъ важный шагъ. Но съ вами я буду богатыремъ. Вотъ когда проснется во мн борецъ, и единственный, кого мн жаль во всемъ этомъ, это Ножанскій, потому что никто не будетъ мн мшать въ этомъ такъ, какъ онъ, и его я долженъ буду сокрушить прежде всхъ.

Онъ всталъ и, цлуя ея руку на прощаніе, сказалъ:- Перершать не будемъ?

— Нтъ, — твердо отвтила Наталья Валентиновна.

Левъ Александровичъ ухалъ.

VII

Появившаяся въ газетахъ телеграмма изъ Петербурга произвела въ город настоящую сенсацію. Краса города, вдохновитель всхъ длъ, магъ и волшебникъ, безъ котораго въ город не начиналось ни одно предпріятіе, Левъ Александровичъ Балтовъ былъ назначенъ на постъ директора одного изъ департаментовъ того министерства, во глав котораго стоялъ Ножанскій.

Городъ ршительно былъ потрясенъ. Даже на улицахъ замчалось усиленное движеніе, потому что всякій, прочитавъ извстіе, стремился поскоре обмняться мыслями съ своими знакомыми.

Въ сущности, публика никакъ не могла уразумть смысла этого назначенія. Постъ хотя былъ значительный, но не первостепенный и не понимали, какъ такой первостепенный человкъ мняетъ свое исключительное положеніе въ город на зависимое, хотя бы и тамъ, на верху.

Къ Льву Александровичу ползли интервьюеры, и онъ не отвергъ ихъ, а давалъ объясненія.