Читаем Канун полностью

— Нтъ, нтъ, благодарю васъ. Долженъ огорчить. Мы еще повидаемся. Когда дете?

— Черезъ три дня.

— Ну, такъ повидаемся. И непремнно, непремнно. Да я, кстати, и спшить долженъ. У меня сегодня маленькая вечеринка.

Лицо Льва Александровича сдлалось огорченнымъ. — Вечеринка? Концертъ? — спросилъ онъ.

Зигзаговъ усмхнулся. — Для Льва Александровича, пожалуй, концертъ, а для его превосходительства господина директора департамента — вечеринка.

Левъ Александровичъ покачалъ головой. — Ахъ, Максимъ Павловичъ, опять вы за это… Зачмъ вамъ такая неосторожность?

Зигзаговъ вновь усмхнулся, но на этотъ разъ уже боле иронически: — я надюсь, что Левъ Александровичъ ничего объ объ этомъ не скажетъ его превосходительству господину директору департамента.

— Да вдь, департаментъ не полицейскій, а дловой.

— Это все равно. Режимъ полицейскій, а, значитъ, и вс департаменты сдланы изъ одного тста.

— Да вдь вы рискуете, мой другъ…

— Да я же вамъ говорю, что теперь время здитъ въ ссылку… Ну, обдайте. Итакъ, мы еще увидимся… На вечеринку не зову васъ, ибо «rope тому человку, который соблазнитъ единаго отъ малыхъ сихъ»… Это можно отнести и къ великимъ.

Онъ сказалъ это тономъ шутки, уже когда хозяинъ провожалъ его въ переднюю. Но визитъ этотъ слегка разстроилъ Льва Александровича.

Въ этотъ вечеръ у Зигзагова дйствительно собирался народъ. Это было собраніе совсмъ особаго рода. Три года тому назадъ въ этой же квартир собирались каждое воскресенье, а иногда и чаще и являлись сюда не обычные постители Максима Павловича, а совсмъ другіе.

Въ квартир была одна комната довольно большихъ размровъ въ три окна выходившихъ во дворъ. Въ эти часы она превращалась въ залу. На окна спускались густыя шторы, такъ что со двора не видно было, что длается въ комнат.

Въ этой комнат стоялъ рояль и больше никакой мебели не было. Но въ такіе дни въ квартиру привозили нсколько дюжинъ стульевъ и разставляли ихъ рядами въ большой комнат. Рояль длался центральнымъ пунктомъ. Въ такіе вечера за нимъ появлялись большею частью извстные въ город музыканты и пвцы, иногда скрипачъ, иногда декламаторъ. Нердко здсь можно было видть какого-нибудь зазжаго концертанта, которому трудно было отказаться отъ приглашенія такого могущественнаго въ город журналиста, какимъ былъ Максимъ Павловичъ. Въ числ зазжихъ попадались самые разнообразные: тутъ можно было видть и фокусника и престидижитатора и даже чревовщателя.

У дверей, при вход въ квартиру, обыкновенно стоялъ какой-нибудь студентъ, который отбиралъ отъ входящихъ писанные отъ руки билеты. Билеты эти распространялись частнымъ образомъ, раздавались по рукамъ среди знакомыхъ. Все это были люди, знавшіе цль вечеровъ и сочувствовавшіе ей.

Самъ Максимъ Павловичъ совершенно устранялся отъ хозяйскихъ обязанностей. Онъ не былъ хозяиномъ на время, когда длился концертъ. Онъ обязательно былъ въ числ публики, но съ такимъ видомъ, какъ будто онъ былъ одинъ имъ публики. Хозяйничала молодежь. Она распоряжалась, слдила за порядкомъ. Она же собирала деньги за билеты и отдавала ихъ цликомъ для цлей пропаганды передовыхъ идей.

Зигзаговъ, конечно, могъ принимать во всемъ этомъ боле дятельное участіе, но онъ слишкомъ хорошо зналъ, какой это могъ бы быть хорошій матеріалъ для клеветы и по этому устроилъ такъ, чтобы не имть никакого касательства къ денежной сторон дла.

Но всегда эти вечера, сколько бы ихъ ни было, привлекали многочисленную публику. Маленькій залъ бывалъ биткомъ набитъ и въ немъ не хватало мста. Публика толпилась въ примыкавшихъ къ нему комнатахъ.

А когда кончался концертъ и большая часть публики, пришедшая дйствительно послушать музыку и пніе, а вмст съ тмъ поддержать то, что считала хорошимъ, расходилась, а оставались люди боле близкіе къ самому дому, роли мнялись. Максимъ Павловичъ возвращалъ себ права хозяина. Въ столовой на стол появлялась обычная въ этомъ дом закуска, колбаса, ветчина, сыръ. Приносили огромный самоваръ. Какая-нибудь изъ дамъ брала на себя обязанности хозяйки и начинался маленькій пиръ, очень скромный по предлагаемымъ благамъ, но богатый искренностью и горячностью. Тутъ уже шли откровенные разговоры на острыя темы, и тутъ засиживались далеко за полночь.

Въ зимнія ночи нердко веселье превозмогало и молодежь начинала танцовать. А когда наступала весна, концерты часто кончались импровизированной прогулкой за городъ, къ морю, и вс возвращались по домамъ при свт рано восходившаго солнца.

Левъ Александровичъ не былъ постояннымъ постителемъ этихъ вечеровъ, но все же въ прежніе годы онъ былъ на нихъ раза два. Онъ, конечно, зналъ ихъ характеръ и цль и очень хорошо понималъ, что посщеніе ихъ сопряжено съ нкоторымъ рискомъ, но съ одной стороны дружба къ Зигзагову заставляла его доказывать свое сочувствіе, съ другой же стороны онъ въ душ питалъ прогрессивные взгляды и какъ бы считалъ своимъ долгомъ подтвердить ихъ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Боевая фантастика / Военная проза / Проза / Альтернативная история