Канун

— Побда? — воскликнулъ Ножанскій и усмхнулся:- Оттого и не слышится, что ея нтъ. Э, батюшка мой, когда я шелъ сюда, я чувствовалъ на своей спин могучія крылья, и мн казалось, что стоитъ только мн взмахнуть ими, чтобы полетть ввысь… И взмахнулъ — разъ, другой, третій… Ни съ мста… Съ новой силой сталъ я работать крыльями. Ничего, кром утомленія… Что же это значитъ? Оглядываюсь кругомъ. присматриваюсь, изучаю и вдругъ постигъ: да вдь я въ безвоздушномъ пространств, - понимаете? Этого я не принялъ во вниманіе.

— Что это значитъ, едоръ Власьевичъ? — по прежнему осторожно спросилъ Левъ Александровичъ.

— А это значитъ вотъ что. Положимъ, у васъ въ голов каждый часъ рождаются геніальныя мысли. Осуществить ихъ и Россія вдругъ поднимется на недосягаемую высоту. Да, рождаются геніальныя мысли — полезныя, важныя, плодотворныя. Вы ихъ обрабатываете, придаете имъ прекрасную форму, длаете ихъ извстными, имете успхъ, вамъ рукоплешутъ… Ахъ, какъ онъ уменъ! Но и только. Дальше ни шагу. Геніальныя мысли ваши складываются другъ на дружку и лежатъ, и будутъ лежать десятки и сотни лтъ, вка…

— Почему?

— А вотъ почему: оказывается, что въ безвоздушномъ пространств, гд вы живете и дйствуете, совсмъ никого не интересуетъ, поднимется ли Россія на высоту или нтъ. До нея, до матушки, никому нтъ дла. И выходитъ такъ, что да, все это было — и геніально и полезно, ну для Германіи, для Австріи, для Франціи, для любой страны, но не для насъ, ибо мы вн всякой страны, мы въ безвоздушномъ пространств. Слушайте, милый Левъ Александровичъ, я знаю васъ за мага и волшебника… Вы въ свое время всколыхнули такое стоячее болото, какъ прежняго времени пароходное общество. Вы создали новый городъ, благополучію котораго завидуютъ многіе города… И я смотрю на васъ какъ на животворящую силу, которая должна, понимаете ли, впустить воздухъ въ безвоздушное пространство. Вотъ на что моя надежда. Поймите. Тогда можно будетъ работать крыльями и летть къ верху.

Съ тревожнымъ чувствомъ прислушивался Левъ Александровичъ къ рчамъ своего новаго патрона и длалъ безошибочный выводъ, что передъ нимъ человкъ, разбитый по всмъ пунктамъ.

Какъ это все произошло и въ чемъ именно онъ потерплъ крушеніе, для него было далеко еще не ясно, но было очевидно, что въ немъ говоритъ уже отчаяніе.

Зналъ онъ только, что эти откровенныя рчи Ножанскаго объясняются чрезмрно выпитымъ виномъ и что завтра онъ, пожалуй, такихъ рчей не поведетъ, а потому ему хотлось услышать отъ него сегодня какъ можно больше.

И это было далеко не простое любопытство. Завтра, быть можетъ, ему самому предстоитъ войти подъ этотъ стеклянный колпакъ, подъ которымъ было «безвоздушное пространство».

Ни поученій, ни совтовъ отъ Ножанскаго онъ не ждалъ и, если бы и были совты, онъ ими не воспользовался бы, потому что считалъ ихъ себ не подходящими. Онъ видлъ, что Ножанскій можетъ дать совты только упадочнаго характера, разумется, если будетъ искрененъ и не станетъ на ходули.

Но онъ хотлъ знать, какъ можно больше, чтобы самому создать для себя наиболе врный ходъ.

Между тмъ Ножанскій, хотя уже больше и не пилъ вина, но нкоторое время еще разгорячался, и рчь его отъ этого становилась все мене и мене интересной. Онъ не былъ пьянъ, держался ровно, но въ глазахъ его стоялъ туманъ.

Отъ важнаго онъ сталъ уклоняться къ случайнымъ пустякамъ и, наконецъ, совсмъ замолкъ и задумался.

Онъ помолчалъ минуты дв, потомъ встрепенулся, взялъ бутылку съ виномъ, но не налилъ въ стаканъ, а отставилъ ее на дальній край стола.

— Однако, это глупо, — сказалъ онъ и протеръ глаза, какъ бы проснувшись. — Я чуточку охмллъ и, кажется, наговорилъ вамъ страстей… А?

— Вы мало сказали мн пріятнаго, — промолвилъ Левъ Александровичъ.

— Забудьте… Забудьте, мой другъ… Это субъективно… Съ однимъ такъ, а съ другимъ… Съ вами не должно быть такъ. Вы человкъ твердый, вы не сойдете… Ну, знаете, — прибавилъ онъ, вынувъ свои часы, — уже четвертый часъ, пора и по домамъ. Давно, давно я не завтракалъ такъ дружески. Но намъ надо будетъ просидть еще много-много часовъ, чтобы поговоритъ о дл. Только, разумется, безъ этого, — прибавилъ онъ и съ брезгливой миной указалъ на вино.

И онъ поднялся.

— Поду. А завтра, милый, Левъ Александровичъ, пожалуйте въ министерство. Я вамъ скажу, кому вы должны представиться, у кого побывать. И потомъ, потомъ… вы, такъ сказать, примете крещеніе…

— Въ безвоздушномъ пространств? — съ усмшкой спросилъ Левъ Александровичъ.

— Ну, полноте, полноте… Это надо понимать иносказательно, — промолвилъ едоръ Власьевичъ. — До свиданія, голубчикъ, забудьте мои мрачныя мысли.

Онъ пожалъ руку Льва Александровича и ушелъ, нисколько не шатаясь, хотя въ лиц его была замтна какая-то отяжеллость.

IX

Въ первую минуту Левъ Александровичъ пожаллъ о томъ, что Ножанскій такъ внезапно прекратилъ свои изліянія, но потомъ, подумавши, онъ даже былъ радъ этому.