Капитан Алатристе. Чистая кровь. Испанская ярость. Золото короля

Горизонт над верхушками деревьев набух розовым, стали видны кусты и ухоженные сады, тянувшиеся вдоль берега. Я поднялся и, огибая распростертые на палубе тела спящих, прошел на корму к Алатристе. Шкипер, облаченный в шерстяной бушлат и выцветший берет, от предложенного мною вина отказался. Придерживая локтем штурвал, он внимательно следил за тем, чтобы держаться на середине фарватера и не столкнуться с плывущими по реке бревнами. Лицо у него было загорелое, и за все время пути он не проронил ни слова. Алатристе пил вино и жевал ломоть хлеба с копченым мясом, а я тем временем сидел рядом, наблюдая, как все ярче разгорается заря на чистом, безоблачном небе, которое, впрочем, у нас над головой оставалось сумрачно-серым, так что лежащие вповалку на палубе не проснулись.

– Что там поделывает Ольямедилья? – спросил капитан.

– Спит. Ночью чуть не околел с холоду.

Мой хозяин улыбнулся:

– Без привычки.

Я улыбнулся в ответ. Зато у нас чего-чего, а уж этого в избытке.

– Неужели он полезет с нами на абордаж?

– Кто его знает… – пожал плечами Алатристе.

– Надо будет присмотреть за ним… – озабоченно молвил я.

– Мой тебе совет – за собой смотри.

Мы помолчали, потягивая вино из бурдюка. Капитан мерно работал челюстями.

– Ты стал большой, – сказал он, обратив ко мне задумчивый взор.

Я почувствовал, как от радости меня словно обдало мягким жаром.

– Хочу стать солдатом! – выпалил я.

– Я-то думал, наши мытарства под Бредой отбили у тебя охоту воевать.

– Нет. Хочу в солдаты. Как мой отец.

Он перестал жевать, мгновение разглядывал меня, а потом мотнул головой в сторону разлегшихся на палубе людей:

– Не очень-то это завидная судьба.

Мы еще помолчали, покачиваясь вместе с палубой. Теперь небо за деревьями налилось цветом и светом и тени померкли.

– Как бы то ни было, – вдруг продолжил Алатристе, – в полк ты сможешь записаться лишь года через два, не раньше. А образование твое мы с тобой как-то упустили из виду. Так что послезавтра…

– Я же читаю книги! – перебил я. – Порядочно пишу, знаю четыре правила арифметики и латинские склонения.

– Этого мало. Преподобный Перес – славный человек, и в Мадриде он займется с тобой всерьез.

И снова замолчал, в очередной раз скользнув взглядом по спящим. Восходящее солнце высветило рубцы и шрамы у него на лице.

– В нашем мире, – договорил он, – пером иной раз сумеешь дотянуться дальше, чем шпагой.

– Но ведь это нечестно.

– Однако это так.

Эти три слова он произнес после недолгого молчания и с нескрываемой горечью. Я же лишь пожал плечами, укрытыми одеялом: в шестнадцать лет я был уверен, что дотянусь до чего угодно и провались она, вся наука преподобного Переса, век бы ее не видать.

– Послезавтра еще не настало, капитан.

Я выговорил эту фразу с облегчением, но также и с вызовом, не сводя при этом глаз с реки, простиравшейся перед нами. Не оборачиваясь к Алатристе, я знал: он смотрит на меня очень внимательно, а наконец взглянув на него, увидел, как радужки его зеленоватых глаз стали красными от бьющих в них рассветных лучей.

– Ты прав, – сказал он, протягивая мне бурдюк. – Впереди еще долгий путь.

VIII. На рейде Санлукара

Солнце было в зените, когда мы добрались до венты Тарфия, где Гвадалквивир поворачивает на запад и впереди, по правому борту, уже начинают угадываться заливаемые приливом земли Доньи-Аны. Плодородные поля Альхарафе и густо поросшие лиственными лесами берега Кори и Пуэблы сменялись мало-помалу песчаными дюнами, сосняком и кустарником, где время от времени мелькали лани или кабаны. Стало жарко и влажно, и люди, скученные на палубе, откинули одеяла, сбросили плащи, расстегнули колеты и куртки. При свете дня отчетливо предстали передо мной небритые лица, щетинистые подбородки, торчащие усы, и грозному их виду не противоречили груды оружия у пояса или на перевязи через плечо – шпаги, кинжалы, короткие рапиры, пистолеты. Погода не баловала, спали вповалку, в тесноте и неудобстве, и потому от грязной одежды, от засалившихся волос шибало в нос едким запахом, памятным мне по Фландрии. Запах походной жизни. Запах войны.