Капитан Михалис

Но ошибался султан: на вершине Селены ружья еще гремели. Капитан Михалис не желал сдаваться. Узнав об этом, султан послал паше мешок с припиской: «В этом мешке пришли мне голову капитана Михалиса или свою собственную!»

Получив мешок, паша даже взвизгнул.

– Ну все, кончилось мое терпение. Клянусь Аллахом, я пущу на фарш этого гяура и велю повару сделать голубцы… Этими голубцами всех христиан накормлю, и первым делом ихнего митрополита!

Прицепив к поясу саблю, он подошел к окну, посмотрел вдаль, на проклятые Ласифьотские горы. Там вокруг гяура все плотнее сжимается кольцо регулярных войск и добровольческих отрядов. Нет у повстанцев ни хлеба, ни воды, ни боеприпасов. Паша даже посылал к Вепрю гонца: «Беги, капитан Михалис! Беги вместе со своими вояками, оружием и флагами. Клянусь именем пророка Магомета, я вас пальцем не трону!» Но капитан Михалис ответил через гонца: «Пока дышу, никуда отсюда не тронусь! Пускай весь Крит покорится, а я не покорюсь. И плюю на бороду твоего Пророка!»

– Да будут прокляты критяне и моя разнесчастная судьба! – Паша отцепил саблю. – Куда мне взбираться в горы в такую свирепую зиму!.. Разве что послать еще низами.

Он подошел к медной жаровне, на которой теплились угли. Хлопнул в ладоши. Вошел арап Сулейман.

– Каштанов и рюмку ракии!.. Слышал, что передал мне султан?

Арап не ответил, принес рюмку, высыпал каштаны на горячие уголья. Паша вновь прилег на диван.

– Расскажи-ка, арап, что-нибудь хорошее. Ты ведь умеешь сочинять небылицы. Клянусь Магометом, пускай будет ложь – мне все равно!

Арап сверкнул белоснежными зубами.

– Как раз сегодня, паша-эфенди, я могу рассказать такое, от чего сердце твое расцветет, как сад.

– Да ну! И что ж такое стряслось? Может, капитан Михалис сложил оружие?

– Нет, паша-эфенди, другие вести, гораздо лучше! Ты ведь слышал про Хамиде-муллу, ворожею? У нее во дворе еще могила святого? Так вот, сегодня я заставил ее погадать на бобах, что тебя ждет… Она взяла решето, кинула туда бобов вперемешку с морскими черепашками, камешками и косточками летучей мыши. Затем дунула на них и прошептала заклятие. А потом стала толковать: «Красная феска заполонила весь Крит, от Грамбусы до монастыря Топлу. А вот эта дохлая устрица говорит о том, что будет паше из Стамбула фирман с золотой печатью, золотыми лентами. Султан пошлет ему золотые галуны, много золота, а может, и дочь отдаст за него». Ну вот, а я ей и говорю: «А ну-ка разобъясни хорошенько, когда совершатся все эти чудеса. Чтоб я мог пойти и рассказать обо всем паше и получить бакшиш, тогда и тебе, убогой, кое-что перепадет». Хамиде еще раз перемешала бобы. «Через три года. Иди, – говорит, – расскажи обо всем паше, чтоб не огорчался…» Вот ты меня позвал, повелитель, а я как раз только вернулся от Хамиде-муллы с этими новостями…

Паша перебирал янтарные четки и слушал разинув рот. Лицо у него прояснилось, он уже будто наяву видел, как по морю и по суше спешат в Мегалокастро гонцы султана, а за ними – караваны верблюдов, нагруженных приданым невесты: мешки золота, смарагдов, бирюзы, мускатного ореха и корицы… И красотка ханум, дочь султана, одетая в шелка, спускается с белого верблюда и медленно восходит по мраморной лестнице его дворца…

Сулейман умолк. Паша вздрогнул, будто проснулся. Зевнул.

– Все, Сулейман?

– Все, паша-эфенди.

– Тогда ставь на огонь джезве, свари кофе покрепче – надо прийти в себя. Каштаны испеклись?

– А бакшиш несчастной Хамиде-мулле?

Паша улыбнулся.

– Ишь какой быстрый! Нельзя быть таким легковерным! Путь хоть два года пройдет!

– А он не так глуп, как я думал… – пробормотал себе под нос арап, ставя джезве на огонь.

День угасал, а взволнованный митрополит все смотрел в бинокль с крыши своего особняка на разбушевавшееся море. С кораблем, приплывавшим в Мегалокастро каждую неделю, он ждал тайного гонца из Греции с указаниями, по какому пути двигаться Криту в этот тяжелый час. Капитаны еще сражаются с турками в горах. В победу уже не верят, но оружие не складывают.

– Ради всего святого, спрячем оружие до лучших времен! – уговаривают благоразумные. – Пройдут годы, мы окрепнем, окрепнет и наша несчастная Мать, и тогда можно будет снова поднять знамя борьбы. Если нет у тебя сил отрубить кому-то руку, делай вид, что целуешь ее!

– Нет! – возражали отчаянные. – Свобода или смерть!

А Греция то грозила Турции, хотя сама дрожала перед ней, то припадала к ногам Европы и умоляла. Митрополит колебался между этими мнениями. Ум подсказывал ему: «Спокойствие, терпение, покорись!» Но неистовое сердце вопило: «Свобода или смерть!» И вот сегодня, хвала Всевышнему, прибывает тайный посол из Греции… Весь день всматривался митрополит в морскую даль, но сгустился мрак, море начало штормить, а корабль все не показывался на горизонте.

Значит, завтра. Утро вечера мудренее. Вот и еще день прошел…

Митрополит направился в церковь помолиться, чтоб море успокоилось…