Капитан Перережь-Горло. Западня

— Право, мадам, не в первый раз особа вашего пола тайно посещает павильон. А ваша внезапная девичья скромность как-то плохо сочетается с вашим капором. Будьте любезны составить мне компанию!

Он увлек ее в сторону открытого пространства. Ошеломленный Алан мог только последовать за ними.

— Но павильон закрыт! — протестовала Ида. — Император на параде! Слышите музыку? Эти смотры длятся часами!

— Дорогая мадам, поимка капитана Перережь-Горло и прекращение угрозы всей армии — дело такой важности, что императору пришлось бы оставить даже поле битвы. Он обещал передать командование окончанием парада своему другу маршалу Бертье[67]. Вы, кажется, наслаждаетесь, присутствуя при конфликтах?

— Конфликтах?

— Жажда битвы, — снисходительно улыбнулся Фуше, — постоянно обуревает вас, не так ли? Ну тогда радуйтесь! Очень скоро, мадам, я обещаю вам продемонстрировать такой конфликт, какой вам не часто доводилось видеть! А, вот мы и пришли!

Они вышли на открытое пространство и свернули к распахнутым воротам в ограде павильона. У ограды стоял высокий деревянный столб, к которому была привязана лошадь с простым седлом. За воротами беседовал с часовым скромный на вид человек в добротном темном костюме с белыми кружевными манжетами.

— Месье, — обратился он к министру полиции с обеспокоенным выражением лица, — у меня есть приказ императора впустить вас внутрь, где к вам вскоре присоединится его величество. Но в павильоне некому вас принять, даже оконные занавески не успели отодвинуть, и…

— Мой дорогой месье де Менваль[68], — любезно ответил Фуше, — пусть это вас не волнует. Мы не хотим привлекать никакого внимания, а тем более собирать здесь толпу. Пусть занавесы останутся задвинутыми. В доме есть свет?

— Да, я оставил зажженный канделябр в фойе. Но мне нужно скакать на парад. — Менваль кивнул в сторону привязанной лошади. — Где его величество сможет найти вас?

— Думаю, комната Совета подойдет лучше всего. Я имею честь, месье, представить вам мадам Иду де Сент-Эльм и месье виконта де Бержерака.

— Очень рад! Но, месье, что здесь происходит?

Фуше повернулся к Иде и Алану.

— Прошу вас, — пригласил он.

Часовой отдал честь. Когда они шли по усыпанной гравием дорожке к двери в длинной стене павильона мимо ограды и походной кухни, Алан успел заметить только маленький декоративный пруд, в котором плавали два черных лебедя. Они вошли внутрь, и Фуше закрыл за ними дверь.

Воздух в большом фойе, освещенном только стоящим на столе канделябром с пятью свечами, был удушливым и спертым. Фуше гулкими шагами двинулся к двери в комнату, откуда, если отодвинуть оконные занавески, открывался вид на море с виднеющимися вдали скалами Дувра.

— Менваль, — объяснил министр полиции, закрывая за ними дверь комнаты, — личный секретарь императора, в отличие от его служебного секретаря, генерала Дюрока. Он очень скромен, но нам не нужно его присутствие.

Ни Ида, ни Алан не обратили внимания на его слова. Они находились в орлином гнезде императора.

В просторной комнате с высоким потолком, которую пламя свечей словно уменьшало в размерах, явственно ощущалось присутствие императора, как будто он уже вернулся с парада.

На стенах, оклеенных серебристо-серыми обоями, не висело ничего, кроме карты английских и французских портов на обоих берегах Ла-Манша. Зато потолок был расписан весьма оригинально: на фоне лазурного неба орел в облаках из настоящего листового золота изображал императора, чья звезда предписывала ему обрушить громы и молнии на Англию.

Фуше направился к столу, покрытому зеленым сукном. Помимо стоящего около него просторного стула в чехле из зеленого сафьяна, в комнате не было больше никакой мебели.

— Наконец-то, — заговорил министр полиции, поставив на стол канделябр и положив рядом с ним цилиндр, — я могу выполнить данное себе обещание — позволить себе роскошь говорить свободно и прямо.

Ида со все большим беспокойством оглядывала комнату, словно от нее исходила угроза.

— Но о чем, — осведомилась она, — вы собираетесь говорить свободно и прямо? Даже если змея и может испытывать подобное желание?

— Змея в самом деле его испытывает. — Придвинув стул к овальному столу, Фуше встал у его края и поглядел на Алана. — Во многом, сказанном вами недавно относительно намерения предать вас суду в качестве капитана Перережь-Горло…

— Вы хотите уверить меня, что я был не прав?

— Вовсе нет. Вы были правы. Но не думаю, — продолжал Фуше, потирая ладони с сухим хрустом, — чтобы вы осознавали, насколько сильны были улики против вас. Вы англичанин, то есть наилучший кандидат на эту роль. Так как мои агенты безуспешно разыскивали вас с 13 по 19 августа, то вы не смогли бы доказать даже самому справедливому суду, что не находились в это время в Булони, закалывая часовых.

— Благодарю вас, я это отлично понимаю!

— Неужели? — усомнился Фуше. — В качестве образцов я дал вам один из кинжалов и одну из записок капитана Перережь-Горло. Они не имели никакого значения, как и пропуск, которым мне пришлось вас снабдить. Но эти предметы должны были скрыть еще один, который я также вручил вам.