Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

— До рассвета мы с места не двинемся, синьор, — сказал критянин Дамасскому Льву. — В Кандию опасно въезжать утром.

— Значит, мы просидим здесь до завтрашнего вечера? — спросил Мулей.

— Да, мой господин. Без сигнала мы не сможем приблизиться к бастиону: нас сразу же накроют картечью или выстрелами из аркебуз.

— А что за сигнал?

— Свет красного фонаря.

— А на море используют зеленый. Что ж, смиримся и станем ждать.

— К тому же, синьор, я хочу послать пару своих друзей на разведку в окрестности города. Мы не знаем, насколько турки продвинулись в осаде.

— А что, если Кандия взята в кольцо и мы не сможем войти? Я сгораю от желания увидеть жену и спасти ее до того, как начнется смертоубийство. Венецианцы не смогут долго держаться.

— К сожалению, синьор, — ответил Домоко, расставляя стулья вокруг длинного стола, — их храбрости не хватит, чтобы спасти знамя Светлейшей республики. Разве что случится чудо.

— Может, и случится.

— Но как?

— Христианские народы устали от бесчинства турок и, похоже, решили дать отпор султану.

— Кто вам это сказал?

— Адмирал.

— Ну, тогда действительно в этом есть доля истины, но христиане Европы войдут в Кандию с большим опозданием.

— Кто знает!

Домоко грустно покачал головой и поставил на стол половину жареного козленка и хлебцы из кукурузной муки, черствые, как булыжники. Его друзья спустились в погреб и принесли две пузатые бутылки белого вина, сплошь покрытые паутиной.

— Давайте поужинаем, — сказал критянин. — Нашим коням тоже надо поесть.

Восемь воинов наскоро поели, осушив при этом немало бокалов, и отправились спать, а один из них остался дежурить. Лампу погасили, чтобы турецкие патрули, которые время от времени объезжали эти территории, не заметили, что в доме кто-то есть. Ночь прошла спокойно, и на заре бескрайняя равнина была еще пустынна.

— Снимемся с места нынче вечером, — сказал Мулею Домоко. — А сегодня двое моих людей отправятся в Кандию на разведку. Если, как я надеюсь, в город можно проникнуть, в полночь минуем бастионы.

В полдень двое критян, пообедав, вскочили на коней и, быстро скрывшись за густыми виноградниками, помчались к осажденному городу. А для тех, кто остался, и особенно для Дамасского Льва, потянулись часы тревожного ожидания. Только перед закатом двое критян на белых от пены конях вернулись на ферму.

— Ну что? — спросил Мулей-эль-Кадель.

— Осада на том же уровне, — ответил один из разведчиков. — Для людей смелых и решительных проникнуть в Кандию труда не составит.

— С какой стороны? С бастиона Маламокко? — спросил Домоко.

— Нет, теперь от турок свободен только бастион Понте-деи-Пуньи. Возле остальных уже стоят ряды кулеврин и бомбард.

— То есть кольцо почти сомкнулось? — сказал Мулей.

— Почти полностью, синьор. Оккупированы даже холмы к югу от города. Но правда и то, что все овраги завалены непогребенными телами турок.

— Значит, ты обещаешь провести нас в город?

— Да, синьор.

— А конные патрули вам попадались? — поинтересовался Домоко.

— Скорее всего, после отчаянной вылазки венецианцев у мусульман больше нет конных патрулей.

— Как ты узнал? — спросил Домоко.

— От одного из наших братьев, мы вмести сидели в поле, в засаде на этих каналий.

Они вычистили скребницами коней, задали им обильный корм, и, едва солнце опустилось за горизонт, все восемь всадников в полном вооружении вскочили в седла. Домоко под широким плащом из козьей шкуры вез маленький красный фонарь, без которого к бастионам их бы не подпустили.

— Вперед! — крикнул Дамасский Лев, отпустив поводья. — Или все погибнем, или войдем в Кандию!

— И войдем туда живыми, синьор, — сказал Домоко, снова становясь во главе отряда. — Венецианцы знают сигнал и стрелять по нам не станут, наоборот, поспешат опустить подъемный мост, чтобы мы могли войти. Я опасаюсь только окаянных конников, которые предпочитают преподносить по ночам сюрпризы. Но они ездят маленькими группами, а мы люди отважные и сумеем дать отчаянный отпор, как дали когда-то перед нашим домом.

Восемь всадников проехали через поле, защищенное виноградными шпалерами, и пустили коней в стремительный галоп.

Из Кандии слышалась канонада. То сухими хлопками подавали голос кулеврины, то вступали турецкие бомбарды, разрывая ночную тишину ужасающим грохотом.