Лев рыкнул в последний раз, потом сорвался с места и принялся огромными прыжками нарезать круги вокруг Униса и Миринри. Круги становились все уже и уже: зверь явно выбирал момент, чтобы неожиданно напасть с тыла.
А Миринри спокойно и хладнокровно поворачивался на месте, все время показывая льву лезвие меча, грозно сверкавшего в лунном свете.
Унис опустился на колени рядом с юношей, направив лезвие меча вверх. Он не спускал глаз со своего спутника, судьба которого волновала его гораздо больше, чем лев. На лице его отражалось огромное волнение. То же волнение читалось и в глазах: они блестели ничуть не меньше глаз юноши, и в них сверкали гордость, радость и ужас. Было ясно, что, хотя он и боится увидеть вместо Миринри бесформенное растерзанное тело, он невероятно горд видеть юношу таким мужественным и готовым противостоять опасности, и какой опасности!
Лев продолжал кружить вокруг них, и казалось, что в песке спрятаны маленькие пружинки и его силы не иссякают, а прибывают с каждым прыжком.
Миринри не двигался с места и, сам как бронзовая статуя, ждал нападения, держа меч наготове. На его тонких губах играла вызывающая улыбка.
И вдруг хищник, не прекращая суживать круги, подскочил к путникам и угрожающе рыкнул. Рык этот напоминал отдаленный звук военной трубы. Он наметил жертву, но это был не юноша. Громадным прыжком зверь обрушился на жреца, намереваясь ударом лапы сломать ему позвоночник и располосовать бок. Но в прыжке он промазал и приземлился рядом со жрецом, просто сбив его с ног.
Он уже хотел извернуться и пустить в ход когти, но тут на него с быстротой молнии набросился Миринри. Левой рукой он схватил царя пустыни за роскошную гриву и несколько мгновений его удерживал, а правой ударил его мечом в грудь, вонзив лезвие по самую рукоятку.
— Молодой фараон тебя победил! — крикнул он. — Я сильнее тебя! И Египет будет мой!
Но победа была еще не полной. Смертельно раненный, истекающий кровью, зверь отскочил шагов на десять, снова зарычал и изготовился к броску.
— Берегись, Миринри! — с тревогой крикнул Унис и быстро вскочил на ноги.
Но юноша, казалось, его даже не услышал. Горящими глазами он смотрел прямо в глаза льву и подходил к нему с поднятым, окровавленным до рукояти мечом.
— Я должен тебя убить, — произнес он и бросился на льва.
А тот уже не осмеливался напасть на юношу, которого поначалу презирал и который теперь гипнотизировал его силой взгляда. Схватка была короткой и жестокой. Унис увидел, как вокруг противников, на мгновение скрыв их из виду, поднялось облако песка. Потом раздался придушенный рык и торжествующий крик:
— Умри!..
Когда рассеялось песчаное облако, Миринри стоял выпрямившись, высоко подняв голову и сжимая в руке меч, с которого стекали капли крови. Нога его попирала тело поверженного зверя, все еще дергающееся в предсмертных конвульсиях.
— Да, мой… — крикнул Унис, — достойный ученик! Да, ты — сын Тети, основателя династии, которой суждено дать силу и могущество земле фараонов. С такой задачей сможет справиться только тот, кому он дал жизнь. Осирис поддерживает тебя, и теперь ты можешь отважиться на все, что угодно!
Миринри обернулся и, посмотрев на него долгим взглядом, сказал:
— Теперь я не сомневаюсь, что в меня вселился дух фараонов. Я смогу убить узурпатора, как убил царя пустыни. Того узурпатора, что украл трон у моего отца и у меня. Вот видишь, Унис, можно быть храбрым и дерзким, когда твое сердце трепещет при мысли о девушке. А теперь — последнее доказательство!
— Ты велик, — отвечал жрец. — Пойдем скорее. Звезды начали бледнеть, а хвост кометы гаснет. Пойдем, Сын Солнца!
Юноша вытер клинок о гриву льва, неторопливо сунул меч за пояс и догнал жреца с бесстрастным видом человека, завершившего дело чрезвычайной важности.
— Хладнокровие, сила и отвага, — сказал Унис, все еще во власти волнения и восхищения. — Так тебе предначертано.
Миринри улыбнулся, ничего не ответив. Он в последний раз взглянул на льва, который больше не дергался и, казалось, заснул, на миг поднял глаза на совсем побледневшую комету и пошел следом за жрецом, снова погрузившись в свои мысли. Между барханов не слышалось больше ни звука. Последний рык умирающего льва отпугнул шакалов и гиен, и над пустынной равниной повисла тишина.
Около получаса путники шли молча, потом Унис первым нарушил молчание:
— Видишь? Вон пирамида, которую велел возвести твой отец.
Миринри вздрогнул, поднял низко опущенную голову и посмотрел вперед. На светлеющем в первых лучах зари горизонте виднелись два огромных темных силуэта.
— Две статуи Мемнона! — воскликнул юноша.
— Настал тот самый рассветный час.
Миринри посмотрел на север и увидел еще один исполинский силуэт. В полумраке проступала гигантская черная пирамида.
— Усыпальница моей династии, — тихо сказал он.