Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

— Там мы найдем священный цветок Осириса. Поторопись, иначе опоздаем. Камень звучит только на рассвете и на закате.

4 Сын Солнца

К статуям Мемнона древние египтяне издавна относились с величайшим благоговением. Когда же римляне, большие мастера завоеваний мирового масштаба, захватили берега священного Нила, это благоговение передалось и им. Причиной тому явилось необычайное и необъяснимое явление: одна из статуй на утренней и вечерней заре начинала звучать. Древние египтяне утверждали, что звук, похожий на хруст серы, согретой в ладонях, только намного громче, слышался, когда к статуям приближался фараон. Никто не подвергает сомнению тот факт, что камень действительно звучал, хотя сейчас он безмолвен, как все камни.

Первым об этом упомянул Страбон, когда услышал странный звук вместе с Элием Галлом, бывшим в ту пору правителем Египта. Но Страбон не смог определить, откуда он идет — от пьедестала или от самой статуи. Тот же звук слышал столетие спустя и Ювенал, будучи изгнан на юг Африки, об этом чуде говорил и Плиний.

Для египтян это явление было удивительным и волшебным, а на самом деле все обстояло гораздо проще, и позже тому появились объяснения.

Говорящая статуя, как ее называли, представляла собой изображение одного из фараонов Первой династии. После землетрясения она треснула на уровне живота, в то время как ее соседка устояла и выдержала мощный толчок. С тех пор статуя и начала звучать. Неоднородная структура камня, где вкрапления соединялись с очень твердым кремнеземом пастой, была такова, что он скрипел при смене температуры воздуха. Такая смена температуры происходила только на рассвете после очень холодной ночи, что характерно для климата этих краев, и после заката. И статуя действительно не издавала никаких звуков ни днем ни ночью.

Когда, по египетской легенде, Септимий Север, то ли из предрассудка, то ли из желания отдать дань уважения Мемнону, Сыну Зари, повелел заделать трещины в колоссе пятью кусками мрамора, статуя перестала звучать. Эти куски мрамора видны и теперь, ибо статуя, как и несколько пирамид, не поддалась воздействию времени. Они выполнили работу сурдин: вибрации прекратились, и Мемнон, к великому неудовольствию египтян, перестал разговаривать. Впрочем, и фараоны тоже исчезли, и некому стало побуждать его сказать свое слово.

Никого не заметив возле колоссов, Унис и Миринри быстро подошли к ним, когда на востоке на небе появился розовый отсвет, возвещавший близкий рассвет.

Огромные сидящие статуи, каждая в четыре-пять раз превосходившая высотой слона, были изваяны из цельного квадратного камня и крепко соединены друг с другом. На головах у них были треугольные платки, спадавшие вдоль лица и расширявшиеся над плечами, а под подбородками виднелись странные бороды, широкие сверху и узкие книзу, какие можно наблюдать у всех древнеегипетских монументов. Колоссального размера цоколь, до вершины которого Миринри не мог дотянуться, даже встав на цыпочки, был целиком покрыт письменами и украшен изображениями ибиса, священной птицы древних египтян, и эмблемой фараонов Первой династии. На середине живота правой статуи ясно обозначились трещины, появившиеся после землетрясения.

Миринри остановился, с волнением глядя на оба колосса. Если он действительно фараон, то раздастся звук. А если статуя будет молчать?.. Какое разочарование его постигнет! Он с беспокойством покосился на Униса и заметил, что тот спокоен, как полностью уверенный в своей правоте человек. Это спокойствие обнадежило юношу.

— Пойдем, — сказал жрец, посмотрев на небо. — Момент настал.

Они зашли за треснувшую статую, поднялись по лесенке на пьедестал и встали между раздвинутых коленей колосса. С этой точки звук было слышно лучше всего.

— И Сын Зари заговорит? — спросил Миринри, который очень нервничал и даже побледнел от волнения.

— Да. Ведь ты сын Тети, — ответил жрец.

— А если тебя обманули?

На губах Униса появилась улыбка.

— Слушай, — сказал он. — Потом скажешь мне, фараон ты или нет.

Солнце вставало, и его лучи, едва появившись, сразу обдали статуи жаром.

— Слушай! Слушай! — повторял Унис.

Наклонившись к статуе, Миринри изо всех сил напряг слух. Сердце его, которое при виде льва ни на миг не сбилось с ритма, теперь колотилось так, словно он все еще держал на руках ту девушку, спасенную от зубов крокодила, первую женщину, увиденную после того, как жрец увез его в пустыню.

Солнце быстро поднималось, и лучи его осветили бескрайнюю равнину, а статуя все молчала. Даже Унис нахмурил лоб.

И вдруг послышался легкий треск, он становился все громче и громче, и над равниной разнеслась ясная и чистая нота «до». С губ юноши сорвался крик. Он стремительно выпрямился, глаза его загорелись, лицо озарила невыразимая радость. Он посмотрел на солнце и крикнул во всю силу легких:

— Да, Осирис, я происхожу от тебя! Я фараон! Египет принадлежит мне!

Унис улыбнулся, он был рад такой вспышке энтузиазма и явно тоже очень взволнован.