Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

Миринри просунул кончик меча между половинками саркофага и мощным усилием поднял крышку. Тотчас же стала видна мумия. Это был человек высокого роста, лицо которого было до неузнаваемости изуродовано двумя длинными, наскоро зашитыми ранами. Тело его было завернуто в златотканые пелена, расшитые драгоценными камнями, по большей части изумрудами, ногти на руках и ногах тоже вызолочены.

— Этот человек — мой отец? — спросил Миринри.

— Нет.

— Ты в этом уверен, Унис?

— Я слишком хорошо его знал, чтобы обмануться.

— Хорошо, — сказал Миринри.

Он вынул мумию и с пренебрежением бросил на пол. Потом закрыл саркофаг и вдвинул его обратно в нишу, при этом иронически заметив:

— Пригодится кому-нибудь другому: узурпатор принадлежит к той же семье и имеет право здесь покоиться. Вот и займет место этого то ли раба, то ли безымянного воина.

Затем он в гневе схватил мумию так, что она хрустнула в его руках, и, обернувшись к жрецу, сказал тоном, не терпящим возражений:

— Пошли отсюда!

— Что ты собираешься делать с умершим?

— Пойдем, — повторил юноша.

Он прошел сквозь пирамиду и подошел к бронзовой двери, так и стоявшей открытой. Унис запер ее своим похожим на змею ключом, и путники оказались под палящими лучами солнца.

— Теперь никто не сможет войти в пирамиду? — спросил Миринри, держа в руках мумию.

— Никто, кроме Пепи, у которого есть точно такой же ключ.

— Эта усыпальница откроется теперь, только чтобы впустить узурпатора, — глухо произнес Миринри. — Клянусь в этом Гебу, богу земли, Нут, богине неба, Тефнут, богине воды, Ра, богу Солнца, великим Осирису и Исиде и тому священному животному, которому поклоняется мой народ. Пусть Накус, демон смерти, утащит меня в царство мрака, если я нарушу клятву. Унис, ты жрец, и ты слышал мои слова. А теперь ты, жалкая падаль, осмелившаяся занять место моего отца, великого воина, спасшего Египет, убирайся! Найдешь свою могилу в утробе какой-нибудь гиены или шакала.

Сказав так, он поднял мумию над головой и со всей силы швырнул ее в песок, где она и осталась лежать вверх ногами.

— Когда мы сможем уехать отсюда? — спросил он потом. — Теперь, когда я знаю, что я действительно сын Тети, мне не терпится завоевать гордый Мемфис.

— Не спеши, Миринри, — ответил жрец. — Туда нам нужно отправляться с превеликой осторожностью, объединившись со старыми друзьями твоего отца. Если ты явишься открыто раньше, чем станешь достаточно силен, чтобы сразиться с Пепи, он тебя не пощадит.

— Но не могу же я надолго оставаться в этой пустыне, ведь тогда угаснет воодушевление, которое меня переполняет!

— Я прошу всего три-четыре дня. Давай вернемся в наше убежище.

Вечером того же дня, воспользовавшись тем, что юный фараон крепко заснул, Унис отправился на берег Нила и, распугав крокодилов и гиппопотамов, в изобилии водившихся в этих местах, принялся бросать в реку маленькие пылающие шарики, которые горели даже в воде, как знаменитый греческий огонь, секрет которого утерян.

— Друзья начеку, они узнают, что Миринри готов, — приговаривал он. — Дождемся их, и да поможет Осирис новому Сыну Солнца.

5 На завоевание трона

Тремя днями позже на закате к тому самому месту, где Миринри нашел символ власти, подошел парусник, напоминавший дахабскую лодку, какими пользуются в Египте и сейчас, составляя, как в древности, мачты из нескольких кусков ствола и скрепляя стыки свежими бычьими шкурами, чтобы они высыхали и твердели уже на месте.

У парусника был широкий и мощный киль, закругленный нос с изукрашенной золотом рострой в виде ибиса со сложенными крыльями и два больших паруса, по форме напоминающие латинские, только с более изящным силуэтом.

Команда насчитывала две дюжины эфиопов с очень черной кожей и геркулесовым телосложением. Вся их одежда состояла из широкой полосы ткани, обернутой вокруг бедер так, чтобы концы проходили между ног. Тем, кто жил в климате, где даже зимой стояла жара, такого одеяния вполне хватало. У руля стоял человек в двух голубых прямоугольных передниках, забранных вверху за кожаный пояс. На голове у него красовался парик с поперечными рядами локонов и спадающими на плечи косами.

Это был красивый мужчина лет сорока, со светлой, чуть загорелой кожей, настоящее воплощение древнего египтянина: высокий, худощавый, с широкими мускулистыми плечами. Его подвижные, нервные руки заканчивались тонкими, изящными кистями, надколенные мышцы худых длинных ног были сильно развиты, как у всех людей, привыкших много ходить. На лице его застыло выражение глубокой грусти, грусть светилась и в больших темных глазах. Эта безотчетная печаль и сейчас сквозит в глазах современных египтян.

Едва парусник причалил к высокому берегу, где виднелись прекрасные пальмовые рощи, египтянин отдал эфиопам приказ спустить деревянный трап, сам подошел к огромному воронкообразному барабану и принялся громко в него колотить, а один человек из команды задул во флейту, извлекая резкие звуки, слышные на расстоянии нескольких миль.