Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

— Проверьте, нет ли по ходу русла вбитых в дно преград.

Двое эфиопов вооружились большими бронзовыми секирами, чтобы было чем отбиваться от крокодилов, и ступили на травяной остров, образованный водорослями и листьями лотоса, плотно прижатыми друг к другу.

— Трава вас держит? — спросил Ата, перегнувшись через борт.

— Да, господин, — отозвались матросы.

— Ничего не замечаете?

— Подожди.

Они опустили руки в гущу водорослей и ощупали клубок корней под ними. И сразу же раздался удивленный возглас.

— Ты был прав, господин, — сказал один из них. — Канал специально загородили, чтобы не дать нам вернуться назад.

— И что они сделали?

— Они вбили в дно сваи и перенесли сюда водоросли, срезав их на ближайшей отмели.

— Полезайте все к ним и расчищайте путь, — сказал Ата, повернувшись к остальным эфиопам, стоявшим у него за спиной в ожидании приказа. — Не дадим застать себя врасплох. Они наверняка приготовили нам какую-нибудь пакость. По счастью, река широкая и берег далеко.

Эфиопы спустились с лодки, чтобы расчистить участок реки, который специально перегородили загадочные враги, а тем временем на палубе появился Миринри.

На юноше больше не было прежнего одеяния, не подходившего высокопоставленной персоне, и ноги были обуты.

Он надел простой, но очень живописный национальный костюм древних египтян: легкое платье из почти прозрачной ткани в белую и голубую полоску, сквозь которую просвечивало тело. Оно надевалось через голову и спадало до пят. В придачу на нем красовалось ожерелье, как полагалось в ту эпоху всякому солидному человеку или знатной даме. Оно было очень широким и состояло из шнурков и цепочек с нанизанными на них стеклянными бусами и разноцветными амулетами.

На ногах у него были сандалии, сделанные из верхней кожицы стеблей папируса, наложенной во много слоев, с приподнятым носком, похожим на клюв. Такая роскошь дозволялась только богатым людям. Сандалии походили на наши коньки-снегурки, подвязывались к ноге шнурком, украшенным золотыми пластинами, и поддерживались ремешком, проходившим между большим и вторым пальцем ноги.

— Что случилось? — спросил он, увидев всех эфиопов на плавучем островке.

— Скверные новости, — сказал Унис. — Нам не доверяют. Мы попали под подозрение.

— Так быстро?

— Вот тому доказательство. Канал перекрыли явно не случайно. Чтобы выполнить такую работу за несколько часов, сюда надо было согнать множество лодок со многими сотнями рабочих.

— Но ведь ты столько лет соблюдал все предосторожности. Ата достоин доверия?

— Я в нем не сомневаюсь.

— Кто же мог нас выдать?

— Эта прогулка царевны была только предлогом. Тебя разыскивали. Миринри, берегись этой девушки!

— Она дочь узурпатора?

— Да.

На лице юного фараона отразилось глубокое волнение. Несколько мгновений он молчал, погрузившись в себя, потом с сомнением произнес:

— И все-таки не может быть, чтобы девушка, которую я с риском для жизни спас от зубов крокодила, желала моей смерти.

— Ты должен ее возненавидеть, как злейшего врага.

— Ее! Ну, тогда женщины дома фараонов владеют колдовством, которого никто не может объяснить.

— Так ты ее все-таки любишь?

— Люблю, очень сильно люблю, — порывисто ответил Миринри. — Не могу ее забыть. Стоит мне закрыть глаза, и меня охватывает тот же трепет, как в тот день, когда вынес ее из Нила, а с нее стекала священная влага.

Унис вздрогнул, и лицо его стало жестким, почти жестоким.

— Странно, и родство бывает роковым, — произнес он.

Потом повернулся к Ате. Тот наблюдал за эфиопами, которые крошили ударами секир огромные клубки водорослей, не дававшие лодке сдвинуться с места. Унис спросил:

— Ну что?

— Будем работать до завтра, а может, и дольше. Они натаскали огромное количество травы, и ее удерживает множество свай. Это подлое предательство, и…

И тут его прервали крики и хохот, доносившиеся с левого берега реки.

— Эй, вы, водоплавающие! Сюда! — орала сотня хриплых глоток. — Не хотите хлебнуть сладкого пальмового вина? Сходите все на берег, иначе мы потопим вашу лодку и заставим вас хлебнуть речной водички!

На берегу неожиданно появилась толпа людей, которые вели себя как сумасшедшие: прыгали, орали и размахивали руками, а над ними возвышались гибкие стволы и раскачивались перистые макушки пальм.

— Сюда! Сюда! — не унималась толпа. — У нас праздник Бастет,[45] и мы приканчиваем прошлогодние винные запасы! Чужеземцам не положено отказываться! Сходите на берег и веселитесь с нами!

К крикам присоединились пронзительные звуки рожков и тех странных инструментов, которые египтяне называли «тан», а греки сравнивали их звуки с собачьим лаем. Им нежнейшими переливами отвечали арфы и чуть более резко — завезенные от азиатских народов мандолы.

Ата нахмурился.

— Что это? Ежегодный праздник любителей вина или ловушка? — с опаской спросил он сам себя.

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался Миринри, которого поразили эти звуки, ведь он никогда в песках пустыни не слышал ничего подобного.

— Ты не знаешь наших праздников, — ответил египтянин. — Сын Солнца вырос не на нашей земле.

— Кто эти люди?