Когда же крокодилы умирали, их тела аккуратно бальзамировали солью, кедровым маслом и различными специями, затем помещали в большие урны, очертив круг вокруг каждой из них, и справляли специальный обряд.
В некоторых городах, и особенно в Мемфисе, поклонение этим людоедам доходило до того, что, если кто-то по несчастью попадал им в пасть и от человека что-нибудь оставалось, останки тщательно собирали, бальзамировали и с почестями хоронили в лучших усыпальницах города. Если же дело касалось высочайшей особы, то останки захоранивали прямо на том месте, где человек нашел свою смерть. И никто из родственников или друзей не смел притронуться к останкам после того, как жрец провел священный круг, ибо теперь считалось, что покойный стал по природе выше простых смертных… и все потому, что не успел удрать, прежде чем его наполовину съели!
По этим примерам можно судить, насколько велики были предрассудки и фанатизм народа, достигшего вершин цивилизации Древнего мира.
Надо, однако, заметить, что не все египтяне почитали крокодила как полубога, поскольку у каждой провинции и у каждого города было свое священное животное, и поклонялись ему по-своему. А потому часто случалось, что в провинции, граничившей с той, где воздавали почести крокодилам, этот культ считался омерзительным. И на почве таких противоречий возникали кровопролитные стычки.
К примеру, обитатели Элефантины в мерзкой рептилии видели только врага человека и, вместо того чтобы ему поклоняться, нещадно его гоняли и охотились на него, не гнушаясь крокодильим мясом, хотя оно и отдавало мускусом.
После героического поступка юного фараона маленький парусник шел своим путем, подгоняемый легким южным бризом. Вода в Ниле медленно прибывала, постепенно накрывая и папирус, которым заросли берега, и широкие листья лотосов. Вода понемногу утрачивала свой зеленоватый цвет и становилась красной, словно в нее вылилось огромное количество крови. Время от времени с протяжным ревом накатывала высокая волна, и парусник сотрясался.
Миринри после спасения колдуньи, казалось, снова впал в свои обычные фантазии. Он сидел на привычном месте, на полуюте, словно его беспримерный поступок и опасность, которой он подвергся, были всего лишь игрой. Казалось, он полностью позабыл о Нефер, которую вытащил из воды без чувств.
Унис и Ата сразу занялись девушкой и велели перенести ее в кормовую каюту. То ли от сильного волнения, то ли оттого, что наглоталась воды, но она пока не пришла в себя. Унис хлопотал над ней, чтобы восстановить дыхание, и изо всех сил растирал ей тело. И вдруг резко вскрикнул:
— Не может быть! Неужели я ослеп? Ата, посмотри! Глазам своим не верю!
Легкая разноцветная ткань, покрывавшая тело девушки, сползла, и на одном из бронзовых, прекрасной формы плеч старый жрец с огромным удивлением увидел синюю татуировку: маленькую змейку и голову черного грифа.
Услышав крик старика, Ата быстро подошел к ложу, где лежала девушка.
— Символ власти! — воскликнул он. — Символ фараонов, Сынов Солнца!
— Ты видишь?
— Да, Унис.
— Значит, девушка солгала, сказав, что она нубийская царевна! Такую татуировку имеют право носить только фараоны.
— Это верно, Унис, — отозвался Ата, с нарастающим удивлением глядя на змейку, ярко выделявшуюся на правом плече девушки.
Старик скрестил руки на груди и поглядел на Ату:
— И что ты на это скажешь?
— Что эта девушка, должно быть, принадлежит к царской семье, — отвечал Ата. — Символ ясно об этом говорит. И никто не осмелился бы носить такую татуировку, если бы не имел на это права. Тому, кто велит запечатлеть на своем теле такой знак, грозит смерть, и смерть мучительная. Ты это знаешь лучше меня, Унис, ведь ты…
— Молчи! — резко оборвал его старик. Он задумался, пристально глядя на Нефер, которая все еще не пришла в себя, хотя дышала уже свободно.
— Неужели Миринри спас девушку из царского рода? Но почему она в такой одежде?
— Тогда он бы ее узнал, — сказал Ата.
— Ты долго жил при дворе Пепи. Ты хорошо знаешь, сколько у него дочерей?
— Одна-единственная — Нитокри.
— И больше ни одной?
— Нет.
— Ты уверен?
— Уверен, Унис.
— А… другая?
— Твоя?
— Молчи, Ата! — хрипло произнес старик. — Где она? Она никак не давала о себе знать?
— Она исчезла, может быть, ее убил Пепи. — Лицо старика исказила болезненная гримаса, но лишь на короткий миг. — Настанет день — и Пепи мне за все ответит, — мрачно произнес он, словно разговаривая сам с собой.
Глаза его снова впились в плечо Нефер, в урей, царский знак, который все еще был открыт.
— Да, — задумчиво сказал он после нескольких минут молчания. — Эта девушка наверняка принадлежит к царской семье, но Пепи по неизвестной причине держал ее вдали от двора, и ее никто не знал. Может, ее мать была еврейкой?
— Мне тоже пришло на ум такое подозрение, — сказал Ата.
— А может, халдейкой?
— Может быть.
— Оставь меня одного, Ата, и пусть никто не входит. Нефер начала приходить в себя.
Девушка и вправду пошевелила правой рукой, словно кого-то отгоняя, потом глубоко вздохнула. Ата на цыпочках вышел и закрыл за собой дверь.