Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

— Послушай, эфенди. Однажды юная и очень красивая христианка шестнадцати лет от роду резвилась на берегу Средиземного моря под присмотром гувернантки. И вдруг из-за скал стремительно, как газели, выскочили пираты, не обращая никакого внимания на летевшие в них стрелы стражников замка. Они убили гувернантку, а девушку похитили. Она не была турчанкой, она была из знатного итальянского рода. Несмотря на все ее мольбы и слезы, ее привезли в Константинополь и продали как рабыню управляющему султана. Ее красота поразила Сулеймана, и он сделал ее своей любимой женой. Девушка забыла свою страну, свою религию, отца, который, наверное, ее оплакивал, и очень быстро ею овладела все та же глубочайшая скука. Этот недуг поражает не только турчанок. И христианка стала настоящим жестоким монстром. Когда она почувствовала, что все завидуют роскоши и благополучию, которые она любила выставлять напоказ, ее жизнь превратилась в сплошное исполнение смертных приговоров. Фавориток своего супруга и повелителя она передушила шелковым шнурком и велела бросить в Босфор. Дочерей Сулеймана она тоже не пощадила: эта тигрица в юбке однажды ночью выбросила их в Черное море, зашив в один мешок с петухом и котом, чтобы их агония была мучительной. Что еще? Она с улыбкой повелела зарезать старших дочерей султана прямо в его шатре, благо он в то время был на войне. И с той же улыбкой, даже со смехом, она пыталась отравить юного наследника трона, угостив его засахаренными фруктами. Так кто она была — турчанка или христианка? Скажи, эфенди!

— А как ее звали?

— Курремсултана.

— Иными словами, Роксолана.

— Да, и так ее тоже называли.

— Может, она надышалась отравленным воздухом Босфора, — сказала герцогиня.

— Может быть, может быть… Ах!

— Что, госпожа?

— Я забыла кое-что очень интересное.

— Что?

— Ты ведь друг Дамасского Льва.

— Я уже тебе говорил.

— И ты утверждаешь, что не побоялся бы сразиться с этим непобедимым смельчаком?

— Думаю, не побоялся бы, — ответила герцогиня, которая держалась настороже, поскольку не понимала, к чему клонит эта странная женщина и чего она добивается.

— Видишь ли, эфенди, порой после обеда меня одолевает та же кровожадная скука, что так часто мучила Роксолану. Я турчанка, следовательно, имею на это больше оснований, чем Курремсултана.

— Не понимаю, госпожа.

— Я бы хотела увидеть, как ты сразишься с капитаном Метюбом, который хвалится, что он лучший фехтовальщик в войске моего дядюшки.

— Если ты того хочешь, госпожа, — отозвалась герцогиня, едва заметно нахмурив брови.

И прошептала про себя:

— Эта женщина заставляет дорого платить за свои обеды. Вероятно, для аппетита за ужином потребуется мертвец?

Хараджа встала и сказала, подойдя к развешенному на стене оружию:

— Смотри, эфенди, здесь есть любое оружие, какое только может пожелать такой воин, как ты: ятаган, персидский кинжал, оружие с прямыми лезвиями из Франции и Италии, кинжалы. Мой капитан владеет всеми, значит, дело за тобой: ты должен выбрать себе оружие.

— Я выбираю прямой клинок, так я смогу лучше всего показать свое искусство, — сказала герцогиня.

— Метюб владеет и прямым клинком, и турецкой кривой саблей, — почти небрежно заявила Хараджа.

Однако в ее голосе все-таки прозвучала нотка раскаяния. Она подошла ближе и сказала, пристально глядя на герцогиню:

— Милый капитан, скажи по совести, ты действительно настолько в себе уверен? Мне будет очень жаль, если ты, такой молодой и красивый, падешь мертвым к моим ногам.

— Хамид-Элеонора никого не боится, — гордо отвечала герцогиня. — Зови своего капитана.

Хараджа ударила серебряным молоточком в бронзовый гонг, подвешенный на консоли, и холодно приказала прибежавшему тотчас слуге:

— Пусть скажут капитану Метюбу, что я жду его здесь. Хочу полюбоваться, как он будет рисковать жизнью.

17 Христианин против турка

Спустя несколько мгновений в зал вошел турецкий капитан, тот самый, что сопровождал герцогиню и ее отряд на болота. Вид у него был наглый и дерзкий.

— Ты звала меня, госпожа?

— Да, ты мне нужен, — ответила Хараджа, закурив вторую сигарету и вальяжно развалившись на одном из диванов, что стояли вдоль стен. — Мне скучно.

— Несмотря на компанию этого юного воина? — с легкой иронией спросил турок. — Что мне сделать, чтобы развлечь тебя? Хочешь, я снаряжу лодку для морской прогулки?

— Нет.

— Ну тогда ударами хлыста заставлю своих рабынь плясать для тебя?

— Мне это разонравилось.

— Ну хочешь, индийские борцы обдерут себе кожу с помощью нуки-какусти?[14]

— Может, и захочу, но позже.

— Тогда приказывай, госпожа.

— Я хочу увериться в том, что ты по-прежнему лучший клинок мусульманского воинства.

— Ну, для этого надо, чтобы ты меня бросила под ноги Дамасскому Льву, который, как говорят, и есть лучший мусульманский клинок. Желаешь послать за ним, госпожа?

— Слишком далеко посылать, и потом, он ко мне не поедет.

— Клянусь пророком! Госпожа, ты хочешь, чтобы я сразился со стенами? Если это тебя развлечет, я могу сломать ради тебя штук двадцать лучших клинков.

— Здесь есть с кем сразиться.

— С кем? — спросил турок, удивленно оглядываясь.