Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

Первым на шканцы галиота прыгнул Метюб в сверкающей кирасе и тяжелом бронзовом шлеме с поднятым забралом, а за ним человек двенадцать турок, все, как и он, в железных доспехах, вооруженные длинными пистолетами с дымящимся запалом и кривыми саблями с широким клинком.

— Счастлив увидеть тебя снова, синьора, — с насмешкой сказал он, обращаясь к герцогине. — Ты восхитительная женщина, и в этом платье нравишься мне гораздо больше, чем в том, что ты носила в замке. Так, значит, ты дочь паши Медины, а вовсе не сын. К несчастью для Хараджи.

Услышав эти издевательские слова, герцогиня вскочила, как львица, схватив шпагу, которую только что уронила.

— Ты, ничтожество! — крикнула она. — Однажды я тебя ранила перед племянницей Али-паши, а теперь я тебя убью! Защищайся, женщина тебя вызывает! Ты ведь хвастал, что ты лучший клинок мусульманского войска! Выходи, если не трусишь!

^{— Струсил! Хочешь убить меня пулей! Покажи, какой ты рыцарь, турок! Я женщина, но ты-то мужчина!}

Турок отскочил назад и быстро выхватил из рук солдата пистолет.

— Струсил! Хочешь убить меня пулей! — кричала герцогиня в запредельном возбуждении. — А я ведь тебя атакую шпагой! Покажи, какой ты рыцарь, турок! Я женщина, но ты-то мужчина!

По толпе окруживших их моряков прокатился ропот. И этот ропот явно не одобрял поведение капитана Хараджи.

Красота и мужество герцогини поразили даже самых свирепых приверженцев пророка.

Один из офицеров схватил Метюба за руку и не дал ему выстрелить в храбрую женщину.

— Эта христианка принадлежит Харадже, и ты не можешь ее убить.

Капитан не сопротивлялся и дал себя разоружить.

— Рассчитаемся в Хусифе, синьора, — сказал он, и румянец залил его щеки. — Сейчас не время обмениваться ударами шпаги или сабли.

— Рассчитаешься с той, что победила Дамасского Льва и тебя! — крикнула герцогиня.

— Женщина!.. — раздались удивленные голоса.

— Да, я женщина, но я справилась с обоими!

Потом, отшвырнув шпагу, презрительно бросила:

— А теперь делай со мной что хочешь.

Турок стоял в нерешительности, колеблясь между глубоким восхищением, которое вызывала эта женщина, и ненавистью: ведь он-то сам перед всем экипажем выглядел рядом с ней ничтожным и жалким.

— Я вас арестую, — заявил он. — Я обязан доставить вас в замок Хусиф.

— Тогда свяжи меня, — с иронией отвечала герцогиня.

— Такого приказа я не получал. На моей галере имеются каюты.

— А что ты думаешь сделать с моими друзьями?

— Это Хараджа будет думать и решать.

— Немного подумаю и я, — раздался голос человека в костюме капитана янычар, который проталкивался сквозь толпу моряков.

23 Договор с поляком

В это время Перпиньяно отбивался от семи или восьми мусульман, а папаша Стаке поддерживал его, с небывалой щедростью раздавая тумаки, которые вряд ли нравились недругам Креста. Услышав голос капитана янычар, Перпиньяно вдруг встрепенулся, раскидал противников и бросился к нему.

— Изменник! — бросил он в лицо янычару. — Получай!

И, сильно размахнувшись, изо всех сил влепил ему пощечину, похожую по звуку на удар хлыста.

Капитан янычар выругался и крикнул:

— Ага! Ты меня узнал? Я очень рад, но за эту пощечину ты мне ответишь, и расчет пойдет не на цехины и не на партии в кости!

— Лащинский!

Герцогиня с презрением отпрянула, словно брезгуя прикоснуться к этому человеку.

— Он самый, Медведь Польских Лесов, — отозвался капитан с нехорошей улыбкой. — Христианин дал Кресту пинка и сделался правоверным магометанином.

— Подлый отступник! — крикнула Элеонора. — Ты позоришь христианство!

— Зато взамен я приобрел симпатии прелестных гурий, что населяют магометанский рай, — отвечал поляк в своей обычной издевательской манере.

— Покончим с этим, — вмешался Метюб, начиная терять терпение. — Отведите эту женщину в каюту, отнесите раненого в лазарет, а всех остальных гоните в трюм. Не стоит терять время на пустые разговоры. Повинуйтесь, матросы.

— Вот как турки отплатили честным людям, которые пощадили пленных, — сказал обессиленный папаша Стаке. — Я говорил, их надо было скормить акулам.

— На что ты намекаешь, старик? — спросил Метюб. — Что за пленные?

— Да те, которые сидят в трюме моего галиота и которых мы имели неосторожность пощадить.

— Это экипаж шебеки, что ли?

— Да.

— Значит, желая показать вам, что и мы можем быть великодушными, они вас не закололи.

— Ну да, и Фамагуста тому пример, — сказал Перпиньяно.

— Меня там не было, — сухо бросил мусульманин.

Потом, обернувшись к своим людям, сказал:

— Поторопитесь, ветер крепчает.

— Пусть раненого понесут мои люди, — властно сказала герцогиня.

— Пускай несут, — ответил турок. — Дайте дорогу, расступитесь.

ЛʼЮссьера положили на покрытую тканью доску, Никола постарался по возможности остановить обильно текущую из раны кровь, и четверо греков подняли носилки.

Бедный виконт, и так обескровленный болотными пиявками и измученный жестокими лишениями, которым его подвергла племянница паши, так и не пришел в себя.