— Для начала нельзя позволить, чтобы галера причалила к замку Хусиф. Если вы попадете в руки Хараджи, все будет кончено, а я не хочу, понимаете, не хочу, чтобы она вас убила.
— А вам-то что за важность?
— Гораздо больше, чем вы думаете, — ответил поляк, пристально глядя на нее.
— Объяснитесь.
— А вы еще не поняли?
— Нет.
— Спасая вас, я, отступник, подвергаюсь сильнейшей опасности. Если дело вскроется, меня наверняка посадят на кол.
— Несомненно, — сказала герцогиня, которая внимательно его слушала.
— Следовательно, я имею право на компенсацию за риск.
— Вы хотите денег? Я достаточно богата, чтобы заплатить любую сумму, какую назовете.
Поляк поморщился:
— Рыцарям удачи хватает на жизнь доброго меча и жалованья. Они большего не требуют, а если возникает нужда в деньгах, они добывают их грабежом.
— Тогда что же вы просите? — с тревогой спросила она.
— Что я прошу? — поколебавшись, сказал поляк. — Вашу руку.
— Мою…
— Руку!
Герцогиня была так изумлена, что несколько мгновений не могла найти слов, чтобы ответить.
— Вы, должно быть, шутите, капитан, — произнесла она наконец, сделав над собой невероятное усилие, чтобы преодолеть возмущение. — А как же виконт?
— С ним придется расстаться.
— Неужели вы любите меня?
— О господи! Я вас сразу и полюбил, и возненавидел. Полюбил за красоту, храбрость, доброжелательность и ваше имя… А возненавидел за то, что ваша шпага одолела шпагу Польского Медведя. Если вы согласны, то галера загорится и никогда не вернется в Хусиф.
Герцогиня молчала, задумавшись, но глаза ее сверкнули огнем.
— Вы принимаете условие? — спросил капитан.
— Да, — ответила герцогиня. — Виконт — человек уже конченый. Но смотрите, вы должны спасти всех. Поклянитесь!
— Клянусь на Кресте и Полумесяце, — сказал поляк. — Дайте вашу руку.
Герцогиня, содрогнувшись, вложила свою руку в мозолистую ладонь кондотьера.
— Сегодня ночью галера вспыхнет от трюма до макушек мачт. Прощайте, моя нежная невеста. Вы не пожалеете о своем решении.
Он открыл дверь и бесшумно вышел.
Герцогиня стояла неподвижно, нахмурив лоб и прижав руки к груди, в глазах ее разгорался недобрый огонь.
— Проклятый предатель! — воскликнула она наконец. — Я провела Хараджу, проведу и тебя. Я-то ведь на Кресте не клялась.
24
Пожар на галере
В то время как в каюте разворачивалась эта сцена, папаша Стаке, запертый в трюме галеры, ругался на чем свет стоит, посылая к дьяволу, на луну, на солнце и в самый ад Магомета и всех его приверженцев.
Неугомонный и очень рассерженный, старый морской волк взрывался, как мусульманское каменное ядро.
— Нас схватили! — орал он, ударяя себя по голове и дергая за редкую седую бороду. — Что же, значит, ни Крест, ни Полумесяц за нас не заступились?.. Ну это уж слишком! Туркам везет, но час настал, пора с этим покончить! Так не может дальше продолжаться, иначе я сам заделаюсь презренным отступником! Что вы на это скажете, синьор Перпиньяно?
Лейтенант, сидевший рядом с Эль-Кадуром, обхватив голову руками, не счел нужным отвечать на гневные вопли помощника капитана.
— Эй, вы, акульи туши, потрошенные, сожранные, а потом зажаренные!.. Вы что там, передохли все?.. Так и дадите себя привезти в замок Хусиф и насадить на те железные жерди, что торчат на башнях? Разорви меня сто тысяч каменных и железных бомб! Я на такое не согласен! У меня нет ни малейшего желания кончить свою жизнь на такой палке или дать содрать с себя шкуру, как со старого осла.
— Ну ладно, папаша Стаке, что вы предлагаете? — спросил лейтенант, очнувшись от апатии.
— Я?! — свирепо крикнул папаша Стаке. — Взорвать, к чертовой матери, эту галеру со всей командой! Кроме нас, конечно.
— Валяйте, — с иронией сказал Эль-Кадур.
— А ты что, корка черного хлеба, думаешь, я не сумею поджечь порох на галере? Ты не венецианец и не далматинец, и потому мне тебя жалко.
— Я тоже чего-нибудь да стою, и в Фамагусте я это доказал.
— А я что, не доказал? — взвился папаша Стаке. — Я взорвал башню, как раз когда турки пошли на нее приступом, и всех их отправил в мир иной: кого в рай, кого в чистилище, а кого в ад, а некоторых на свидание с гуриями, в зависимости от грехов. А ты, черная корка, думаешь, что моряк стоит меньше, чем сухопутный житель, да к тому же еще житель песков?
Эль-Кадур собирался ответить что-то нелицеприятное, но тут Перпиньяно положил конец дискуссии, спросив у разбушевавшегося старика:
— Растолкуйте, папаша Стаке, что вы такое задумали?
— Послать ко всем чертям эту галеру раньше, чем она дойдет до залива Хусиф.
— Я бы тоже не прочь, да не знаю как.
— Надо подумать.
— У вас есть какая-нибудь идея?
— Есть, только, к несчастью, инструментов нет.
— А какие нужны?
— Несколько топоров, стамеска — в общем, те, которыми можно продырявить корпус.
— Продырявить?
— Сделать большую дыру в днище и потопить галеру.
— Но у нас нет даже ножа, папаша Стаке.
— К сожалению, синьор Перпиньяно, — отозвался старый морской волк.
— Похоже, у меня есть идея получше, — раздался вдруг голос Николы Страдиота, который до сей поры даже рта не открывал.