Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

Бледный как мертвец, с закрытыми глазами, он, казалось, не подавал никаких признаков жизни.

Герцогиня подошла к нему. Она была так же бледна, как ее жених, но на этот раз в глазах ее не блеснуло ни слезинки.

Мусульманам, которые внимательно ее разглядывали, ей хотелось показать себя достойной того имени, что она носила в Фамагусте. Капитан Темпеста, будь он мужчина или женщина, не мог проявить слабость даже перед лицом такого страшного несчастья.

Она осторожно взяла в руки голову раненого и долгим поцелуем поцеловала его в лоб.

— Ступай, мой храбрец, — шепнула она, словно он в своем беспамятстве мог ее услышать. — Элеонора за тебя отомстит.

Потом сделала знак грекам, державшим носилки.

Ряды турок расступились.

Четверо греков, за которыми шли Элеонора, Эль-Кадур и экипаж галиота, прошли по перекидному мостику на ют галеры.

Их быстро догнали Метюб и поляк, послав своих людей освободить экипаж шебеки, сидевший в трюме галиота в цепях.

— Несите его в лазарет, — сказал капитан Хараджи. — А ты, госпожа, следуй за мной.

— Почему ты не оставишь меня возле него? — спросила Элеонора. — Он мой жених.

— Я не получал приказа на этот счет, — ответил Метюб. — Это будет решать Хараджа, когда мы прибудем в Хусиф.

— Позволь хотя бы навестить его до захода солнца, перед тем как твоя галера причалит в заливе.

— Если это сможет доставить тебе удовольствие, я разрешу. Хотя ты и жестоко оскорбила меня перед матросами и победила в поединке перед лицом племянницы паши, развеяв легенду, что ни один клинок не может меня одолеть, кроме разве что Дамасского Льва, я тобой восхищаюсь.

Герцогиня удивленно смотрела на него: ей не верилось, что в этом мусульманине, наверное не менее жестоком, чем его соотечественники, может теплиться искра великодушия.

— Да, я восхищаюсь тобой, госпожа, — повторил турок, заметив ее удивление. — Я прежде всего солдат, и, будь мой противник мужчина или женщина, турок или христианин, я высоко ценю смельчаков, может даже выше, чем их ценит Хараджа. И я горд, что померился силами с той, что победила Дамасского Льва.

— Поэтому ты и позволишь мне навестить виконта?

— Да, нынче вечером.

— Ты велишь, чтобы его лечили?

— Как моего брата. Но при одном условии.

— Каком?

— Ты научишь меня, госпожа, тому секретному приему, о котором я даже не слышал, но которым ты меня сразила, клянусь пророком! Если бы ты захотела окончательно меня победить, я бы не командовал сейчас этой галерой. Я на твоем месте, наверное, не был бы столь великодушен, особенно в присутствии такой женщины, как Хараджа.

— А как ты думаешь, что сделает со мной племянница паши?

— Не знаю, госпожа, — ответил турок. — Хараджу невозможно понять до конца и тем более угадать, о чем она думает. Она капризна, как ветер, как волны Средиземного моря. Пойдем. Мне надо организовать буксировку галиота и еще много чего надо сделать.

Как ни хотелось герцогине пойти в корабельный лазарет, она покорно спустилась за турком в каюту на корме.

Они прошли кубрик, и Метюб остановился перед массивной дверью.

— Входи, госпожа, и будь спокойна. Пока ты на борту моей галеры, тебе нечего бояться.

— Я беспокоюсь о виконте.

— Сейчас с ним рядом корабельный врач, и он будет заботиться о нем, как если бы это был я.

Он открыл дверь и впустил герцогиню в уютную каюту, обставленную с поистине восточной роскошью. Он быстро запер за ней дверь и приказал двоим матросам, вооруженным саблями и пистолетами, которые спустились следом за ними:

— Никого не впускать. Вход разрешен только капитану янычаров.

Когда он снова поднялся на палубу, матросы уже взяли галиот на буксир, и галера медленно двинулась на север, снова поймав бриз, который возле берега был совсем слабым.

Не успел Метюб отдать несколько распоряжений офицерам и бригадирам гребцов, как к нему подошел поляк, который только что вышел из корабельного лазарета.

— Раненый очень плох, — сказал он. — Пулю извлечь невозможно, к тому же этот кусок свинца повредил важные органы.

— Легкое задето? — нахмурившись, спросил мусульманин.

— Левое пробито насквозь.

— Значит, он умрет?

— Ну… — сказал поляк, покачав головой, — удар меча был бы менее опасен.

— Это меня очень беспокоит, — сказал турок после короткого молчания. — Я обещал Харадже доставить их всех живыми.

— Подумаешь, одной помехой меньше.

— Зачем ты так говоришь, капитан?

— Мне пришла в голову одна идея. Скажи мне, ведь ты давно знаешь Хараджу. Как думаешь, что она сделает с Капитаном Темпестой?

— Тот же вопрос мне только что задала эта женщина. Пойди догадайся, что у шальной девицы на уме. Я не могу тебе ответить.

— Она ее убьет?

— Сдается мне, она сильно разъярилась против этой опасной фехтовальщицы.

— Я этого не допущу.

Мусульманин улыбнулся почти с сочувствием:

— Слушай, капитан, разве ты не знаешь, что Харадже покровительствует великий адмирал и плевать она хотела на Мустафу и даже на самого Селима?

— Ни боже мой!

— Эй, ты что, позабыл, что ты мусульманин? — рассмеялся Метюб.

— Ну, значит, клянусь бородой пророка!

— И что ты думаешь предпринять?