Капканы на баранов

Я рассуждал так. Беспорядок в номере Элис свидетельствовал о не случайности ее гибели. Для меня это было более чем очевидно: то, что произошло с Элис напрямую связано с еще одним несчастным случаем – со смертью русского туриста Виктора Колосова, который с самого начала не давал мне покоя. После разговора с лейтенантом Шакуром я уже не сомневался в том, что полиция скрыла какие-то детали его гибели, которые были известны единственной свидетельнице произошедшего. Определенно, Элис что-то знала. Что? Может, она могла доказать, что перекрытый кислород в его акваланге – это вовсе не случайность, а результат техничных действий вполне конкретного человека? Что, если смерть Виктора Колосова на самом деле тоже не была случайностью? Элис что-то видела, но ей не разрешали об этом говорить. Не просто же так этот мерзкий лейтенант Шакур вился вокруг нее едва ли не каждый день. Видимо, хотел убедиться, что она держит язык за зубами.

И тут меня словно огрело по голове. Неужели, наше с ней общение было продиктовано, прежде всего, страхом за свою жизнь? Ведь это на самом деле было странно, что я вдруг настолько понравился девушке, будучи до этого момента абсолютно непривлекательным для кого бы то ни было. Я вдруг понял одну не совсем приятную для себя вещь – с первого дня нашего с ней знакомства она ни разу не ночевала одна. Днем еще могла отлучиться ненадолго, но именно ночью, когда человек наиболее уязвим во время сна, мы оказывались в моей постели. Мне совсем не хотелось верить, что проскочившая между нами искра и наполненные невероятной искренней нежностью два незабываемых дня, не говоря о ночах, были всего лишь необходимостью – попыткой обезопасить себя. А даже если так, мне все равно хотелось собственноручно задушить того подонка, у которого поднялась рука на такую милую и хрупкую девушку, как Элис.

За вторым бокалом пива я вдруг вспомнил про Арнольда Шнайдера, и у меня в голове снова взорвалась маленькая бомба. О чем они вчера утром говорили с Элис здесь, в баре? Кто он такой? Сказал, что мог знать Виктора Колосова, и слишком рьяно интересовался тем несчастным случаем. К тому же, по-видимому, разговор у них с Элис состоялся не самый приятный, и он был довольно груб. Чертов фашист.

А потом вдруг снова пришло озарение. Если вчера днем я видел Элис, гуляющую по молу, тогда кто в это время находился в ее бунгало? И если смерть Элис была не несчастным случаем, и там, по ту сторону лагуны с ней был кто-то еще, то на острове действовали как минимум двое негодяев, причастных к гибели не только Элис, но и Виктора Колосова. Вот бы я тогда набрался смелости и постучал в дверь. Что было бы? Может быть, просто одним трупом больше. И тогда лейтенант Шакур не смог бы списать дело на несчастный случай, к тому же так бесцеремонно, как сделал это во время нашей беседы сегодня утром.

Острое чувство вопиющей несправедливости угнетало меня. Но если даже полиция не желала вести расследование и наказывать преступника, то куда уж мне брать на себя такую миссию.

При этом один подозреваемый у меня был. Однако в глубине души я осознавал, что это подозрение не имело под собой никаких оснований, кроме личной неприязни. И как бы мне ни хотелось повесить всех собак на Арнольда Шнайдера, я понимал, что это невозможно. Он прибыл на остров уже после происшествия с русским туристом и позже меня.

Так я снова вернулся к вопросу, что, если в номере Элис на самом деле кто-то учинил обыск, то с какой стати? Что этот кто-то искал? И почему именно у нее? Было очень неприятно осознавать, что я совершенно не знал эту девушку, полностью завладевшую моим разумом и сердцем.

Вот такие мысли роились в моей голове.

Допив второй бокал пива, я, не раздумывая, заказал третий. Опьянения я не чувствовал. Это было одновременно хорошим и плохим последствием перенесенного мной потрясения. Услышав мой очередной заказ, бармен бросил тревожный взгляд на часы над баром, но все-таки поставил передо мной очередную порцию.

По-правде говоря, с самого первого мгновения нашего с Элис знакомства, меня не покидала уверенность в том, что это ненадолго. Я только не представлял, что все закончится именно так. Думал, мы просто расстанемся, разъедемся по разным концам света и, не знаю, как она, а я буду страдать, как никто и никогда еще не страдал, кроме шекспировских героев. Я считал, что после ее отъезда не смогу ни о чем думать, запрусь в своем бунгало и просижу так в гордом одиночестве до окончания срока моего отдыха.

На самом деле во мне осталась какая-то злость и холодное желание отомстить всем, кто был виновен в том, что я больше никогда не увижу этих зеленых глаз. И я сам удивлялся собственному спокойствию, с которым пытался трезво рассуждать, несмотря на то что хлестал пиво натощак с самого утра.