Карамель (СИ)

А что же делает отец? Он беспокоится не за меня — за семью: за успешность Голдман, за востребованность Голдман на рынке. Однако он все равно помогает мне — я убеждена; втайне ото всех, но помогает, иначе бы персона моя была изгнана из дома по улице Голдман в то ранее утро, когда я проснулась от мелодии будильника и, укутавшись в простыни, отправилась по личной комнате. Не будь воли отца на то — прочь, прочь из стен этого святилища. А мать? Не удивлюсь, если тактично выставит меня за порог, предварительно дав несколько интервью о том, что пыталась мне помочь — дабы не портить образ идеальной матери… да так пыталась, что кинула в больницу, что отправила в Картель.

Я ощущаю волну холода, пробежавшую по спине от сие мыслей.

Миринда зовет еще раз, а я вижу вновь выплывающий конверт.

Открывается фотография, на которой запечатлена девушка со сгущено-карамельными волосами, что стоит около панорамного окна, и в руке ее отчетливо виднеется наполовину опустошенный бокал. Осуждение сего мне как инородный имплант — все люди, все! — люди Нового Мира особое место в своей жизни уделяют алкоголю. Есть и те, кто искусно распивает спиртное из хрустальных фужеров, есть и те, кто бездумно напивается вечерами и спит непробудным сном до раннего утра, до первого звонка будильника — уродливые люди те и те, уродливые все.

Я жду еще с минуты, но ничего нового не приходит. Тогда я оставляю отцовский кабинет и иду в ванную комнату: закрываюсь и раздеваюсь, смотрю на себя в зеркало от пят до желтых корней волос и выискиваю то величие, каковым, думала, обладала. Но этого не происходит — более я не смогу молвить громогласное приветствие и услышать в ответ почтительные речи, более я не произнесу вслух «Мы — ваши Создатели». То, что возносило меня над другими, нанесло удар по голове и принизило к самому полу. Глаза мои приземляются на раковину — ржавчина обрамила серебристый кран, после чего я вновь задираю подбородок, пытаясь собраться. Карамель Голдман не может опустить свои руки на таком, ибо испытания закаляют людей, делают их сильнее и устойчивее — морально и физически. Но у меня не выходит — Я разбита.

Держу слезы и ступаю в горячую воду; ступни жжет.

— Мы — ваши Создатели! — раздается голос внутри меня; сначала кажется — откуда-то извне.

Я погружаюсь, прижимаюсь оголенными лопатками к холодной ванне и пытаюсь расслабиться.

— Мы — будущее этого мира! — слышу я, и вдруг вода заливается мне в легкие.

Вскрикиваю в ту же секунду, но горло стягивает.

— И если вы живете…

Открываю глаза — я под водой.

— … дышите нашим воздухом…

Развожу руками — они ударяются о края ванной.

— … едите нашу пищу…

Не понимаю: опять ли это сон? видение?

— … смотрите на наше небо…

Я хочу подняться, но голова оказывается прикована — тяжесть в ней не дает мне всплыть.

— … знайте: без нас не было бы вас.

Хочу закричать — воды еще больше; затекает в рот, нос, уши.

— Вы наши подчиненные, а мы Боги.

Все тело обливается жаром. Я чувствую, что вот-вот — и вспыхну; загорюсь, как спичка, которую в следующий миг потушат и избавятся от нее.

— Восхваляйте же своих Создателей!

Я резко открываю глаза и меня выкидывает из воды — поднимаю полегчавшее тело. Вода стекает с волос, губ, лба; капли стучат по острым коленям, торчащим из воды — два камня; грудь вздымается от тяжелых вздохов.

— Мисс Голдман! — стучится Миринда, и голос ее на удивление бросок и громок. — Мисс Голдман, прошу вас ответьте мне, мисс Голдман!

Улавливаю волнение или что-то еще уродливое в интонации ее слов — безумная служанка!

— Мисс Голдман, мисс Голдман… — повторяет без устали она, и стук по двери заглушает всплески воды, бьющейся о края ванны.

— Разве я не велела не мешать мне?! — сердито отвечаю я на ее возгласы, но вода предательски стекает и попадает мне в рот, отчего я запинаюсь.

Не могу отдышаться, на что нервно касаюсь лица и плюю под себя.

— Мисс Голдман, я слышала грохот и…

— Не мешай мне, Миринда! — обрываю ее я.

— Мисс Голдман…

— Пошла прочь, идиотка!

Следующего обращения я уже не слышу — тело Миринды недолго колышется подле дверей ванны, но затем ускоренный стук каблуков уносит ее прочь.

Я опять ложусь — уже медленно, очень аккуратно. Легкие освобождаются, и дышать становится не так больно — признаюсь самой себе, что страх мне знаком — я боюсь этой чертовой воды, которая топит меня каждодневно — еженочно.

Кожа распаривается, сжатые мышцы отпускает. Я лежу и ни о чем не думаю. Взгляд мой каменеет на белой плитке, что неровным углом упирается в зеркало. Не знаю, сколько времени проходит, но в чувства меня приводит шум за пределами ванной комнаты.

— Кара? — раздается голос Золото — не такой задорный, как обычно. — Ты еще не утонула?

Думаю, что ей в школе также могло перепасть из-за меня — бедная девочка, которая свалилась с олимпа из-за несуразной сестры и теперь иные боги будут сторониться ее.

— Если утонула, я забираю комнату себе, — пытается шутить своим особенным юмором сестра, но я слышу в ее голосе горечь и сожаление.

— Что тебе, Золото? — отзываюсь я.