Карамель (СИ)

Стеклянная банка лежит на боку, свет от непогашенной лампы падает на несколько свертков бумаги и перо, а чернильница по неясным мне причинам пускает содержимое свое по столу цвета горького шоколада. Паука на месте не видно — чертов озорник.

Я запираюсь в комнате изнутри, снимаю полотенце и рассматриваю себя в зеркало — нагота нисколько не смущает; наоборот: придает уверенности. Скрестив руки на груди и мысленно улыбнувшись — удостоив комнату лишь слегка вздернутыми кверху уголками губ, — я подхожу к кровати и аккуратно ложусь на заправленный шелковый плед, чтобы углы его не выпутались из-под матраса. Закрываю глаза и ощущаю — Отчаяние заменяется упоением. Я глубоко дышу, потому что это единственное, чем я могу заниматься на поверхности — это единственное, что имеется у всех живущих в нашем Мире людей. Это единственная дорогая услуга, которую мы уплачиваем в государственную казну — воздух с поверхности. Налог на воздух в Северном районе самый большой, самая дешевая цена распространяется по окрестностям уродливого Южного района — казалось бы, а чем он отличается?!

Сырость.

Сырость обвивает мое тело, как змея обвивает ствол дерева. Я укладываюсь левой щекой на подушку и открываю глаза — паук перебирается по ней и замирает недалеко от моего лица.

— Охотился? — усмехаюсь я вслух, и мы смотрим друг на друга.

Я хочу запомнить этот момент таковым, хочу запомнить Новый Мир таковым: пускай он остановится и даст мне немного спокойствия и расслабления — немного, умоляю. Я не хочу думать о чем-либо, я просто хочу дышать. Дышать на поверхности и знать, что завтра грязный запах использованных полотенец Картеля не ударит в мой нос, что незнакомый человек не попытается увязаться за мной в низовьях Южного района, что мой мир останется былым — Старым Новым Миром.

Я встаю и одеваюсь, размышляя о сестре и о том, что все сказанное ею может выйти боком. Но этот выбор также ее — я не могла ни на что повлиять; маленький повстанец — меньше родительского присмотра и давления со стороны, она бы слагала великие речи и вела людей на угодные ей дела.

В кабинете отца выбираю себе книгу — хочется что-нибудь из некогда русских писателей, каковых сохранить в мире литературе удалось в минимальных цифрах. Многие люди бежали за спасением с других континентов в Евразию, где и нашил себе приют. Более отрешенные переселенцы, а затем и неблагодарные начали повышать свои голоса, требовать более выгодных для существования их условия и вытеснять коренной народ, попутно сталкивая настоящую — Истинную, как ее звали — власть. С тех времен Новым Мир преисполнен людьми разных былых миров — все вперемешку: русские ошиваются в Остроге, жители европейских стран меньших размеров — испанцы, французы, итальянцы и другие (признаться, многих я не знаю) — пропали вовсе, а, если и топчут земли где-то в Южном районе, то с большой осторожностью и будучи предельно аккуратны, дабы не опровергнуть сложившуюся в целые века историю. И вот очередь дошла до иных народов; иные народы — с иных континентов — они отныне правили наверху. Доброта первых их же и погубила.

Я стаскиваю с полки книгу автора со сложной двойной фамилией и, больше ни о чем не размышляя, направляюсь к себе читать. Вскоре Миринда стучится в комнату и сообщает о приезде курьера — из фирмы доставляют террариум, устанавливают его на тумбу, рассыпают субстрат, прикрепляют все необходимые детали и не забывают про укрытие-череп.

— А где ваш питомец? — спрашивают меня, когда я расписываюсь за полученный заказ в бланке и отдаю бумагу обратно.

Отвечаю, что в силу своей раскрепощенности и дозволенности со стороны хозяйки изведывает просторы постельного белья.

— Смело, — кивают мне.

Не обходится и без непрошеных с моей стороны слов — я узнаю про то, что в моменты стресса пауки зачастую скидывают со спин своих ворсинки, которые могут аллергической сыпью оставить отпечаток на теле человека. Уверяю в ненадобности сего, а паук выползает из-под шелковых тканей и останавливается на подушке — мы смотрим на него.

— У нас не бывает стрессовых ситуаций, — вру я, улыбаясь. — А корм вы привезли?

Мне вручают ключ и оповещают о том, что тот находится внутри тумбы за запертыми дверцами, после чего оба курьера — один устанавливал, другой наблюдал и вел со мной беседу — покидают стены дома по улице Голдман.