Карельская баня: обряды, верования, народная медицина и духи-хозяева

А молодые, подъехав к берегу, выпрыгнули из лодки и побежали в дом. А у них какие дела, они и не знали ничего. Да и старик, видимо, им ничего не сказал. Она взяла ребенка на руки и в баню. Пришла туда:

– Это ты пришла?

А они знали друг друга, деревни ведь недалеко.

– Да, это я.

Они еще как-то родственники были, был ли он двоюродным братом или как, не помню.

– Да, это я, такая-то.

– Ну, раз ты, то это дело исправиться. – А он из лесу принес новый веник. Говорит: Раздевайся. Сними одежду, иначе вспотеешь, очень жаркая баня. И раздень ребенка, да садись там. Не говори ничего. А если что увидишь или что услышишь, я на все отвечу.

Она взяла этого ребенка, раздела. Сама сняла часть одежды, но не полностью, ведь мужик рядом. Раньше ведь мужиков стыдились.

– Принеси ребенка, – говорит.

Старик взял ребенка. Он тоже разделся, остался в нижнем белье. Накрыл того ребенка и парил этим веником, новым веником, который он принес. И положил потом веник на дверь. Открыл все двери, и банную дверь, и в сенях бани. А эта деревня достаточно длинная, наверное, около километра. Ну и с того конца деревни, из лесу вдруг появился идущий. Ну, говорит, я так смотрю, ну совсем тела не видно, только ноги. А потом как присмотрелась и все равно ничего не вижу, только одни ноги, такие они длинные. Ну, наверное, метров пять эти ноги длиной, даже туловища не видно, только одни ноги. А он сказал, что тот ничего не будет говорить, пока она молчит. Тот приближается. Прямо шагает, а эта баня стоит на берегу, поэтому видно, что он идет прямо по берегу. И подходит прямо к бане. Наклонился, согнулся в три погибели, но все равно никак в баню не помещается. Старик говорит: “Вот тут!“ и показывает на веник. “Все свое забери, а мое оставь!“ И тот весь веник растрепал. Из веника каждый листочек вдернул. Только один листочек остался висеть. Только этот листочек не сорвал пришедший. И говорит:

– Вот это ты еще забыл. Это надо оставить тебе.

На это старик ответил: “Когда придешь в следующий раз, тогда заберешь все. Я забыл это“.

Он как все листья сорвал и собрал их всех в подол рубашки. В подол рубашки все листья, этот пришедший. Значит, он взял все с той девочки, которую парил. Все те болезни взял. Но одну оставил. Тогда-то старик и сказал, что забыл ведь одно слово сказать. Вот эта веточка и осталась одна не оборванная, одно слово не сказанное. Придешь, говорит в следующий вечер, заберешь все. И он вышел вон, тот мужчина. Так и пошел, а мы сидели все время, пока он не дошел до леса. Когда он подошел к лесу, старик сказал:

– Ну, ушел. Забери ребенка, одень и иди положи туда же на сундук. Пусть спит.

Трое суток спала дочь. А старик не разрешал будить. Я, говорит, спрашиваю:

– Она ведь с голоду умрет.

– Не умрет с голоду Есть те, которые кормят ее, накормят. Раз взяли ее, чтобы кормить, так накормят. А когда их время кормить закончится, мы своим накормим.

Вот так, трое суток дочь спала. Потом старик еще раз баню натопил. И еще раз напарил. И еще приходил тот забирать. Когда второй раз пришел, то до конца оборвал весь веник, начисто. Не осталось не одного листочка, ни одной веточки. А утром старик сказал, когда проснулись:

– Теперь, Фофановна, (это было отчество бабушки) можешь идти домой, ребенок твой здоров.

Вот это мне рассказывали.

– А что было у этого ребенка?

– А поди знай что. Вот плакала и плакала без конца. Откуда пришла эта болезнь? Но ребенка вылечили, а мы ведь к врачам сразу бежим. А эта женщина и сейчас жива. У нее пятеро детей. Это Шурка, жена Тихонова Микко, дочь Митроевой бабушки.

НА 53/126; ФА 1701/3

Зап. А. С. Степанова, Н. А. Лавонен в 1972 г. в п. Княжая от Архиповой Варвары Филипповны, 1920 г.р.

Подменённый ребёнок

Ämmörukka kaikicci sano miula: “Sie vain ikonaini lapsen luo pane, nin muuta ei ole mitä. Lapsen luo ikonaisen panet ta kierällät jotta: “Hospodi, sokrani, pereki!” ta nimie myöten pladencasta. Kun ollou rissitty, ni nimie myöten tai. Se ämmörukka miula kaikicci juohatti. “Akun kunna lähet, vast-kolikka reunah pane, älä jätä lasta, hot’ olkah kätkyössä, hot’ jiäkkäh pirttih, yksinäh älä lasta jätä”. Ämmörukka kaikicci sano.

– Mitä sanottih?

– No, Hospodi blahoslovi. Muuta nimitä ei pie sanuo. A kolikka pitäy jättyä hänellä toiseksi. On meilä yksi tapahus. Yksi naini kun läksi kylystä. Jo hänellä onnakko kuukausi oli kun lapsen sai. Kun kylystä hyppäi, kun vastua ei tokatin ottua, ta emätuksen kera ta lapsi jäi kylyh. Ta hiän mäni ta sielä riiteli. No nin nyt onka kolmekymmentäko jo vuotta on, no ni nämä ollah kiät nämä i… niin ku koira syöy lapsi. Tytä jo täysi inehmini.

I kaikicci sanottih nämä vanhemmat ihmiset silloin, myö vielä olima nuoret, ni sanottih, jotta semmoista cuutuo elkyä ruatakkua. I hänellä sraasu sanottih, jotta kaco kuin vajehti häneltä lapsen.

– Mi vajehti?