Карьеристы

Лагерь, голод, мучительные допросы, страх, побег, беспамятство привели к полному изнеможению. Он должен был умереть, он уже умер. Но разве не правят нами таинственные законы? Резервы жизни неисчерпаемы. Человек может быть одним, а пережив жесточайшие испытания — превратиться в другого. Вновь рожденный взрослый младенец! Спать, спать! И проснуться в царстве добра и красоты!

И вон он снова куда-то бредет, не ведая, куда именно; при весьма туманном представлении о действительности лишь интуиция заставляет его двигаться; он прислушивается, отступает, затаивается и вновь плетется вперед. Обходит усадьбы, добротные дома, колодцы с журавлями; непонятный страх уводит его в сторону от них; может, это безошибочный внутренний голос предупреждает, остерегает?

И вдруг — тоже повинуясь внутреннему голосу — Юрас смело сворачивает на небольшой хутор. Уж не сделал ли он снова огромный жуткий круг и не вернулся ли назад, к той рыжей жене лесника? Многое непонятно… Но он заносит ногу на каменный или деревянный порог, открывает дверь — или она была открыта? — входит внутрь. Никого, никто его не встречает, в доме тишина. Он укладывается на голый пол и тут же засыпает.

Нет, спать — нелепость, он не заснул, он только сейчас вылез из сенного сарая. Дождь прекратился; воздух напоен свежестью полей и лесов. Пробудившиеся птицы оглашают небо звонкими трелями; такое впечатление, что все они превратились в жаворонков и соловьев; одна громче другой приветствуют они неожиданный полуденный рассвет. Радуга, до которой, кажется, можно рукой достать, спускается с высоты на землю и бесконечным многоцветием расстилается под его ногами.

Он видит, как лопается желудь и из него тянется новый дубок, на стеблях набухают почки и, напившись солнечных лучей, превращаются в цветы; колышется созревшее ржище, колосья тихо поют песнь вечного обновления — что-то уходит, что-то грядет; созревшая земля жаждет рождать жизнь.

Нет, это не реальность, не подлинная реальность; это лишь игра воображения. Однако он не грезит — может моргать, ощущать солнечный свет, восхищаться прекрасным…

И в этот величайший в своей жизни момент он видит ее. Когда приподнялся полог природы, показались ее босые ноги, шагающие легко, грациозно; засветилась ее талия, полная счастья материнства тугая грудь. Эта женщина была олицетворением чистоты, свежести, совершенства, только что созданного природой.

«Когда ты пожелаешь меня увидеть?» — спросила она. Но разве он не видит ее? Разве она — не реальность? Пространство, формы и время — все существует.

«Я — женщина, природа всю благодать поместила в мое тело. Разве не видишь? Чего же ты хочешь? Хочешь моей души? Но я и вчера была такой, и тысячу лет назад была такой же. Вы, мужчины, сами в себе создаете душу, но безуспешно; хотите понять добро, а творите зло. Женское же тело навсегда остается исполненным благодати».

Она взяла его руку и спросила: «Понимаешь, что означает — быть? Что означает — жить? Что такое — любовь?» Он молчал. И она ударила его по лицу. Боли не почувствовал, только открыл глаза: рядом с ним сидела Аделе.

— Ты проспал всю ночь и половину дня, — сказала она.

— Какую же половину дня, если сейчас, кажется, утро? — спросил он без особого удивления, словно спал в собственном доме.

— Ту, которая была перед ночью, — ответила она.

ЛЮБОВЬ, ПРОТИВОРЕЧАЩАЯ САМА СЕБЕ

Перевод Б. Залесской

1

He пишется ему в этот вечер. Рядом или в нем самом — напоминающая дремоту скука с примесью печали, безотчетной тоски. А работать он хочет: приказывает себе хотеть; ведь мог же он усилием воли даже энтузиазм вызвать, вызвать и вырваться к свету из туманных сновидений. Чего же не хватает ему сегодня? Чего не хватало вчера, позавчера? Ищет рифмы в словарях, а поэзии нет как нет. Испарилась. Поэзия — неуловимое нечто, плод некоего древа. Как сорвать? Надо улучить момент, когда оно рождается, это древо, когда зацветает и дает плод… А это ох как нелегко!

В его жизнь снова должна войти женщина. Уже давно его мысль непроизвольно тянется к воображаемой прекрасной незнакомке: Беатриче, Лауре, Дульсинее.

Должна войти в его жизнь новая, невиданная женщина, не коллега, не сотрудница — все их недостатки известны ему наперечет, они уже не будоражат фантазии; а эта, неведомая, призванная уничтожить его тупую тоску, принести счастье, пусть как нечто несуществующее, как светлую иллюзию, наконец, как боль, и увлечь… Куда? Быть может, на грань безумия?

Лицу, которое ему часто видится во сне, присущи трудновоспроизводимые, таинственные черты. Светлая заря, мелодичная песня, прекрасная мечта! Прекрасное — источник творчества; угасающая умирающая красота — тоже источник творчества; мысль мечется между радостью, грустью и трагическим кошмаром…