Карьеристы

Он торопливо смахивает со рта усы, наклоняется и целует ее в губы.

— Анупрас! Я не образ. Поцелуй горячо, — говорит она, глядя прямо в глаза.

Голос у нее глуховатый и теплый.

Анупрас обеими руками аккуратно расправляет усы и целует второй раз. Обняв его, Петронеле крепко прижимается к груди. У Анупраса перехватывает дыхание.

Вдруг она отталкивает его, съеживается, обхватывает руками голову и всхлипывает. Нет. Она не плачет. Ему только показалось. Она смеется. Нет, она не смеется, а чудно попискивает. Ему жалко ее. Анупрас нагибается и целует ее ноги с едва заметными шелковистыми волосиками. Осыпает их поцелуями.

— Какие мягкие у тебя усы…

Он слышит ее голос — негромкий, ласковый.

— А-а-а!.. — едва слышно стонет он.

— Ты сегодня очень уж ласковый.

От восторга, что он любим и любит, обнимает ее колени — розовые, чуть шершавые, как в сладком сне.

— Умереть бы… — молитвенно шепчет он.

Не о смерти он думает, а о непонятном боге, подарившему ему в этот час полноту жизни. Он обалдел от внезапного наплыва жизни, непобедимого и невыносимого. Взглянуть бы еще раз в глаза, сказать то важное слово, которого не умел сказать. Но во рту появляется свинцовый привкус, руки становятся влажными от пота, и Анупрас только гладит липкими ладонями ее бессильное тело, отдающееся на его волю.

Ветер угрожающе зашуршал в папоротниках и затих. Анупрас! Где ты?.. На миг он потерял сознание. Пропало все, слышен лишь смутный гул земли, словно из морской раковины.

Снова приходит в движение застывшее время, в голове мелькает ужас: это силы ада потешаются над ним. Дьявол топчет его восковыми копытами. Прискакал из кладбищенской часовни! Зеленый бесеныш пьяниц! И ее, видно, тоже — она дрожмя дрожит.

И вдруг она вскакивает словно ужаленная, колошматит его кулаками по лицу, по голове, скрипит зубами и визжит, словно обезумев от неожиданно накатившей злобы.

— Хи-и-и!.. Цы-ы-ы!..

Свалившись не столько от ударов, сколько от удивления и страха, он лежит ничком, а женщина на самом деле принимается молотить его пятками, словно сноп зерна.

— Хи-и-и!.. Вот я тебя!..

Она бьет его пяткой; высоко поднимает ногу и бухает, что есть мочи, сама не ведая, что творит.

Анупрас лежит ни жив ни мертв, не в силах ни защищаться, ни спасаться бегством, ни роптать. Кто-то словно обухом колотит по его костлявой спине; удары проникают все глубже. Повернув голову, он видит ее босую ногу, прочно стоящую на земле, точь-в-точь как восковое копыто того дьявола, огромную окаменевшую ногу — орудие пытки. А что, если она станет дубасить обеими ногами?

Но это длится лишь десяток секунд. Петронеле падает на траву и принимается рыдать. Она всхлипывает громко, зло, трясет растрепанной головой. Она походит на огромный пушистый репейник, сорванный ветром и брошенный в папоротники.

Наконец она садится, толстая как копна, косится на Анупраса, который примирительно молчит. Она вытаскивает надушенный платок, утирает слезы. Глаза у нее красные, лицо сердитое.

— Гнилушка старая! — презрительно говорит она. — Блудливый старикашка! Что это ты вздумал?! Кто разрешил лизаться? Всю обслюнявил! Лезет нахально! Думал, молчать буду? Не буду молчать! Слышишь?! — задрожав, визжит она.

Анупрас сидит, поджав ноги как ребенок, — испуганный, бледный, прозрачный какой-то. Пыхтит, усы развеваются между папоротником словно мотыльки, угодившие в сачок. Добрый бог, только что щедро его одаривший, теперь отвернулся.

— Дура! Не знала я его! Уйдешь с ним в лес… Куда еще?.. А он истый бес! Ну просто дьявол! А мне-то что делать? С кем еще пойдешь? Одна-одинешенька. Как палец! С ума тут с ним сойдешь… Почему молчишь? Язык проглотил? Ты ведь… Избить меня должен был! Отхлестать! Понимаешь?! Отхлестать!..

Анупрас кривит рот, жует усы.

— Топор… Топор из часовни… Копыта…

— Чего бормочешь? Ума решился?

Она встает и долго смотрит на Анупраса. Потом наклоняется, гладит его по голове.

— Кто же тут виноват? Никто…

— Петронеле… Ты из моей жизни ушла.

— Ты не сердись, Анупрас. У женщины одно на языке, другое на уме. Съешь лучше хлеба с паштетом.

Он трясет головой.

— А с медом?

Анупрас выпучил свои круглые глаза и шевелит усами. Потом встает и уходит по тропе, возвышаясь над папоротником, — легкий, хрупкий и прямой.

Петронеле жует хлеб с медом и думает, далеко ли он уйдет один.

3

Каролина посмотрелась в зеркало. Глаза зареваны, лицо опухло. Хватит! Больше она плакать не будет. Никогда в жизни! Полоумная! «Это ты полоумная! Вот тебе! — И она показала язык сестриной фотографии. — Это ты! Ты! Вот тебе!» Еще раз показала. Не будет она больше о ней думать.

Каролина умылась. Освежила лицо водой. Но мятный дух испарился. Вода была обыкновенная. Чуть солоноватая. Капли еще теплые.

Каролина причесалась перед зеркалом. Причесывалась она долго, еле шевелила руками, слезы стояли в глазах, не заревела только потому, что смотрела в зеркало.