Карьеристы

— Что вы! Мы живем в такое чудесное время!.. Грех унывать. Муж говорит: нынешние чиновники должны быть бодры, веселы и смелы, как солдаты. Никаких грустных лиц, никаких печальных мыслей! Присаживайтесь, прошу вас. Сейчас подадут кофе.

Расправив юбку, хозяйка опустилась на диван. Домантас хотел было сесть на стул, стоявший поодаль, но Лапшене запротестовала:

— Нет, нет, не туда! Вот сюда, в кресло, поближе ко мне… А вы, милый господин Домантас, заслуживаете взбучки, — вдруг с притворным гневом обрушилась она на него.

— Что ж, если заслужил — наказывайте.

— Да, да! Вы неблагодарны. Получили место и даже не сочли нужным зайти и сказать спасибо. Раньше-то что говорили? Обещали вечную признательность, намекали: дескать, чувства в груди не умещаются… А теперь? Господи, ну что за мужчины пошли! — болтала Лапшене, не спуская с Домантаса обещающих глаз.

«Взбесилась, — думал он. — Кажется, ничего подобного я ей не говорил. Все барынька выдумала или спутала меня с кем-то…»

— Что молчите? Чувствуете себя виноватым?

— Да, сударыня. Виноват. Я вам весьма признателен за помощь. И прошу извинить меня, что не явился поблагодарить: очень был занят первые дни, да и неловко как-то было…

— Не оправдывайтесь, плутишка! Знаю я вас… Однако исправить ошибку никогда не поздно.

Служанка внесла кофе.

— Подай ликеры, — распорядилась хозяйка и, когда девушка вышла, продолжала совсем уже без всякой игривости: — Я хотела кое о чем предупредить вас, господин Домантас. Вами недовольны. Да, да, жалуются. Я рекомендовала вас, являюсь в некотором роде вашей опекуншей, и мне очень неприятно слышать такие жалобы… Потому я и пригласила вас. Необходимо выяснить. — Она замолчала и поднесла к губам чашечку с кофе.

— В самом деле? — заволновался Домантас. — Могу ли я узнать, кто недоволен мною и за что?

— Хотите знать? — Тон Лапшене стал несколько мягче. — Подайте-ка мне сигареты! Да нет, не эти, вон те. — Она закурила. — Господин Никольскис назвал вас упрямцем. Видите, как нехорошо! Так и сказал: Домантас ужасный упрямец. Но это же неприлично! Вы молоды, можете сделать блестящую карьеру, а вы ради каких-то фанаберий идете против властей! Правда, мне самой нравятся гордые мужчины, такой уж у меня характер, но… нельзя же быть неблагодарным!

— Пока вроде ни в чем я никакого упрямства не проявлял. Делаю, как велят. — Домантас нервничал, весь этот разговор казался ему унизительным. — И кроме того, не понимаю, что вы имели в виду, когда сказали, дескать, я «иду против властей». Я ни словечка против них не обронил.

— Ваш шеф говорил мне, что ждет, когда вы наконец возьметесь за ум и запишитесь…

— В партию таутининков?! — закончил Домантас.

— А разве вы сомневаетесь в том, что это необходимо?

— Нет, конечно… Господин Никольскис, сколько я знаю, собирается «смять» меня. Вот я и жду. Наверно, когда «сомнет», я стану более полезен партии таутининков… Думаю, долго этого ждать не придется.

Лапшене, видимо, не разобралась толком в смысле его слов, не поняла всей их горечи и потому, облегченно вздохнув, затараторила:

— Да, да, и не тяните долго! Вам будет куда лучше, куда лучше. И карьеру сделаете. Уверяю вас! Почему не пьете кофе? Может, вам не нравится? Любите покрепче? Долить ликера?

— Благодарю вас, я не имею склонности к крепким напиткам.

Но Лапшене усердно потчевала гостя, не забывая и о себе. Видать, привыкла прикладываться к бутылочке. Спустя некоторое время, посчитав, вероятно, официальную часть беседы оконченной, она протянула:

— Не понимаю я толком всей этой политики… Ну, к чему голову ломать? Поступай так, как хотят власти, и все будет отлично. Говорят, нужно в таутининки — иди в таутининки. Глупые люди! Выдумывают какую-то оппозицию или еще чего-нибудь. Разве им плохо живется? Мужчинам нужна карьера, женщинам — любовь. Что может быть лучше?

Настроение у нее от выпитых рюмочек явно повысилось.

Викторас понимал, что возражать ей, спорить, что-то доказывать — бессмысленно. Ее гранитных убеждений не поколеблет своими аргументами и самый мудрый профессор.

— Замечательно вы сказали, сударыня: действительно, к чему ломать голову…

— Говорила же я, что наставлю вас на путь истины! — обрадовалась дамочка, не чувствуя иронии собеседника. — А то вы все время угрюмый, унылый, как будто вам в любви не везет. Бедненький! Ну-ка! — И она чокнулась с Домантасом.

— А вы, сударыня, наоборот — в отличном настроении сегодня, — улыбнулся гость.

— Знаете, почему?

Она откинулась на диване, заложила ногу на ногу, обнажив суховатое острое колено, и поглядывала на Виктораса с лукавой, как ей казалось, улыбкой.

— Откуда же мне знать?

— Так я вам скажу: вчера выиграла у одного господина семьсот литов!

— Ого! Он что, совсем не умеет играть?

— Еще как умеет! Не хуже меня. Просто мне обычно везет… А кроме того, он мечтает, чтобы я оказала ему небольшую протекцию. Муж запрещает об этом болтать, но кого мне бояться? Такой уж у меня характер!

— Ну, разумеется…

Лапшене помолчала. Нахмурилась.