Карьеристы

— Да не упрямься! Никому ты у меня чужим не будешь. Придут свои. Друзья, — не слушал его возражений Буткус. — Идем, идем! Должен же ты хоть разок навестить меня. Поговорим о важных вещах. Вот тут я и живу. В самом центре. Прошу! Третий этаж. И комната у меня отличная, вот увидишь! Мягкая мебель, все как полагается!

Они поднялись по лестнице.

Комната действительно неплохая: просторно, светло, уютно. И обставлена прилично. Письменный стол орехового дерева, современный спальный диван, мягкие стулья, ковер, патефон…

Буткус положил на стол порядочный сверток, вытащил из карманов пальто какие-то пакетики, оглядел свое жилище и удовлетворенно вопросил:

— Ну как?

— Что ж, прекрасно устроился! — одобрил Домантас.

— Сказать честно, несколько дороговато. Но что поделаешь, не нищий же, в самом деле! Я, знаешь, журналистику бросил. Мизерный заработок. С головой ушел в спорт. И неплохое место у меня — служу. А кроме того, широкие перспективы, можно уверенно в будущее смотреть! Присаживайся, пожалуйста. Вот альбом. Может, открытки посмотришь, пока я тут, с твоего разрешения… Извини, сейчас управлюсь.

И Буткус принялся хозяйничать. Выдвинул ящики письменного стола, извлек тарелки, рюмки, развернул покупки. Ветчина, колбаса, копченая рыба, масло, хлеб, несколько бутылок вина и водки.

— Мы, видишь ли, задумали одну крупную акцию. Хотим сотворить нечто существенное, так сказать, создать новое движение. Как ты к этому относишься? Ну, к нашим замыслам? Присоединяешься? Не сомневаюсь — присоединишься! Это же само собой разумеется. — Не переставая резать, раскладывать по тарелкам снедь, обернулся Буткус к гостю. Его толстые пальцы ловко укладывали ломтики ветчины, выстраивали рюмки.

Домантас молчал, поглядывая на огромную тень рук хозяина, прыгавшую по стене.

— Ну, прежде всего, я же совсем ничего не знаю, о каком таком движении идет речь.

— О, это огромное дело! Я тебе все разъясню. Сейчас придут товарищи, и мы, так сказать, обменяемся мнениями. Пока, видишь ли, все у нас еще не оформлено, нет ни точных планов, ни программы, ни четкого понимания, что именно требует от нас и сулит нам действительность. Вот и задумал я написать некую книгу, так сказать, литовский вариант «Mein Kampf»… Труд будет… как это… Ага! Коллективным. Весь наш кружок будет писать. Правда, подпишу только я. Иначе, понимаешь, не выходит. Во главе должен стоять один! Конечно, большую часть книги я возьму на себя, другие только несколько глав напишут… Вот и тебе хочу главку предложить.

В дверь постучались. Вошел рыжий веснушчатый парень.

— Прошу знакомиться. Господин Домантас. Господин Асюклис, специалист по кино, фотограф-любитель.

Асюклис нерешительно пожал руку Домантаса, несмело огляделся вокруг и, пройдя в дальний конец комнаты, сел. Хозяин закончил свои хлопоты.

— Извините, можно у вас спросить, — тоненьким голоском начал Асюклис, обращаясь к Викторасу, — надеюсь, вы наш человек? Так было бы интересно знать, чем вы занимаетесь.

— Служу. Чиновник я, — улыбаясь ответил Домантас.

— Чиновник! — уважительно протянул парень. — Чиновникам хорошо, они каждый месяц жалованье получают… Я, конечно, не жалуюсь — рецензирую новые фильмы. Работа интересная, никто не спорит. Каждый вечер в кино сидишь… Но, согласитесь, если взглянуть на мое дело с экономической точки зрения, очень оно, как бы это сказать, неверное… Гонорар, строчки… Да и платят…

Вошел новый гость. Высокий, очень плотный мужчина лот тридцати с мясистыми щеками. Он солидно поздоровался с хозяином.

— Знакомьтесь, — указал Буткус на Домантаса.

— Сабалюс, экономист, — представился вновь прибывший, крепко пожимая руку Домантаса, и, всей тушей рухнув на диван, уселся. — Ох, — вздохнул он, точно сбросил тяжелую ношу. Внимательно оглядел стол, особенно бутылки, и весомо произнес: — Национальная продукция.

Потом явилось сразу двое: поэт и теннисист Лалялис с длинными льняными волосами и черноусый землемер Нявекша. По его желтому лицу было ясно, что в поле он не бывает, торчит в канцелярии.

Поэт стал накручивать патефон, а землемер уселся в кресло, закурил сигарету и принялся искусно пускать колечки. Они выскакивали из его рта и, медленно расплываясь в неподвижном воздухе, превращались в обручи дыма. Колечки следовали одно за другим, образовалась целая пирамида, острием своим обращенная к губам Нявекши. Эта «работа» удивительно подходила ко всей его внешности — напомаженным волосам, оттопыренным губам, украшенным узенькой полоской усов.

Грузный экономист долго с просветленным лицом следил за всей этой забавой, пока не воскликнул в полном восторге:

— Вот где искусство!

Из патефона понеслись стоны Вертинского Хозяин наполнил рюмки.

— Прошу, господа! Чем, как говорится, богаты… По-холостяцки. Господин Домантас, что же ты! Присоединяйся. Хочешь отказаться? Смотри, кто изменяет за рюмкой, изменит и в политике!

Домантас выпил свою рюмку.