Карьеристы

— Безусловно! — Поэт тряхнул головой, отбрасывая волосы. — Ведь наша культурная жизнь — бочка с дерьмом. И литература — старая дева, красотка, которой пора было выйти замуж еще лет тридцать назад. А современная литература должна быть молодой, спортивной… Этакой балериной, теннисисткой! В какое время мы живем? — все больше воспламенялся он. — Футбол, теннис, радио, кино!.. Все радости жизни! И литература должна быть — тра-ля-ля, тра-ля-ля! Она должна укреплять разум человека, делать его ловким, сильным, смелым, как спорт — тело. Бог современности — спорт! И разум должен заниматься гимнастикой! Поэт обязан творить так, чтобы было ясно — мозг его танцует!

Буткус восторженно слушал откровения поэта-оптимиста.

— Воистину так! — возгласил он. — Когда говорит Лапялис, я начинаю чувствовать, что такое настоящая поэзия!

— Трепотня! — махнул рукой экономист. — Ты лучше расскажи, как обстоят дела с организацией этого нового отдела. Ну, о котором в тот раз шла речь, помнишь?

— Есть много противников… Поверьте, я все меры принимаю, стучусь куда только могу… Но вы же знаете, как у нас со смелыми замыслами: одни поддерживают их, даже раздувают, а другие нападают на них, палки в колеса ставят. Но я за эту идею сражаюсь как лев, всюду распространяю ее, прививаю людям… Так что не будем терять надежды.

В продолжение этого разговора землемер Нявекша несколько раз подозрительно покосился на Домантаса, который явно ничего не понимал. Домантас заметил эти взгляды. Он поднялся, извинился и откланялся. Правда, хозяин, а особенно экономист Сабалюс всячески стремились его удержать.

Буткус проводил гостя в коридор.

— Да, вот что я хотел тебе сказать: на тебя госпожа Лапшене сердится.

— Пусть сердится.

— Ну что ты говоришь! — забеспокоился Буткус. — Необходимо навестить ее, извиниться. Это же не первая встречная дамочка…

— Давайте не будем говорить о ней, — прервал его Домантас. — Все равно я туда не пойду.

— Не понимаю! Ты же сам себе яму роешь.

— Прощайте.

— Подожди! Экономический раздел за тобой! Договорились?

— Обратись к кому-нибудь другому.

Закрывая за собой дверь, Домантас услышал:

— Ура! За наши достижения!

XI

В отделе хроники одной из газет Домантас наткнулся на заметку, которая заставила его вздрогнуть. Он сжался от неожиданности, похолодел и снова перечитал ужаснувшие его строки:

«На днях в частной женской клинике скончалась г-жа Зенона Домантене. Покойная была в разводе с мужем. В последнее время она являлась секретарем известного экономиста и общественного деятеля г-на Мурзы».

Некоторое время Викторас сидел словно в столбняке. На его глазах свершилась трагедия… И сам он являлся ее участником. Правда, сказать, какую он играл роль, трудно: то ли виновника, то ли свидетеля, то ли пострадавшего…

«…В женской клинике…» — повторил он про себя. И только тут сообразил, что послужило причиной смерти. Какие чувства испытывает он сейчас? Удовлетворение? Торжество по поводу того, что «порок наказан»? Нет-нет! Совсем другое. Мечты о мщении, воздаянии испарились, как роса на жарком солнце. Сердцем его владеют сейчас лишь скорбь, сочувствие и прощение. Да, он не винит и не осуждает. Зина была мотыльком, прелестным бездумным мотыльком, стремившимся из ночного мрака на манящий огонек свечи, который казался ей счастьем. Прилетела и погибла… Удалось ли ей испытать хоть мгновение настоящего счастья за свою короткую, столь рано оборвавшуюся жизнь? Домантас едва сдерживал слезы.

Решительно встал, начал собираться. Но снова взял в руки газету, перечитал сообщение. «Значит, на днях… Наверное, ее уже давно…» И снова обессиленно опустился на стул.

Это известие надолго выбило его из колеи. День за днем вспоминал он свою семейную жизнь. Теперь она казалась далекой, подернутой туманной дымкой. Для него Зина уже давно умерла, еще тогда, когда ушла к Мурзе. И сейчас его волновал только самый факт несчастья — безвременная гибель молодой женщины. Да-да, только это!

* * *

На улице он столкнулся с Крауялене. Юлия как-то робко, даже с опаской взглянула на него и тут же отвела глаза.

— Снова давно не встречались, — глянула и опять смотрит в сторону.

— Я заходил как-то, но вы в это время, кажется, за границей были, — не сразу ответил Викторас.

— Да, Юргис говорил. Рассказывал, что пытался вовлечь вас в деятельность какой-то «Бопра»… или как ее там называют… Вы очень правильно поступили, что не согласились. Он и раньше все собирался вовлечь вас туда, мне даже хотелось предупредить перед отъездом…

— Да что вы! — махнул рукой Домантас. — Я абсолютно далек от этих дел.

— Ну и слава богу, — обрадовалась Юлия. — Какой же нормальный человек станет с ними якшаться! Ума не приложу, как можно согласовать возню этих «борцов за правду» с патриотизмом…

— Я, честно говоря, и сам не слишком понимаю…

— Знаете, Викторас, — доверительно, уже без недавней нерешительности посмотрела на него Крауялене, — сдается мне — все это провокация.

— Провокация?! А кто же провоцирует?