Карьеристы

— Нет, Викторас, нет! — Краяулис даже вскочил от возбуждения со стула. — Тут было совсем другое. Ничего дурного с тобой не случилось бы. Если начистоту, к тебе, клянусь, к тебе я никакой ненависти не питал! Черт его знает, почему, но это правда. Клянусь! И еще скажу тебе — я следил за каждым твоим шагом… Хочешь знать, почему я так тобой интересовался? Хочешь?

— Ну?

— Потому что моя жена влюблена в тебя… А еще потому, что я любил твою!

— Ничего не понимаю!

— Не мне, псу шелудивому, произносить ее имя… Тем более что ее уже нет на свете… Но она была для меня идеалом. Без единого пятнышка, прозрачней хрусталя… Что там было в действительности, я и знать не желаю! Ладно. Хватит об этом… А то мы своими словами можем замарать память о ней…

Домантас ошарашенно молчал.

— А свою Юлию я… совсем не понимаю, — горько улыбнулся Крауялис. — Что, черт побери, поделаешь — такой у нее вкус… Знаешь, бывают бабы, которым хоть кол на голове теши — влюбится, и конец, Не разумом руководствуется, а собственным мнением. Если такая женщина вобьет себе в голову, дескать, это белое, так будь оно хоть наичернейшим, она своего мнения не изменит. Такую и сотня самых красноречивых профессоров не переубедит… Юлия из этой породы… Может, и я такой. Немножко от фанатика, немножко от безумца… Вот ты уже и кривишься… Циник я, конечно. Но ты не сердись. Плюнь! Я сегодня с тобой особенно откровенен. Если хочешь знать, ты единственный на свете человек, к кому я испытываю симпатию… Не удивляйся, что я тебе неприятные вещи говорю, я обходителен лишь с теми, кого ненавижу. А тебя даже люблю немножко. Странно, вроде бы должен ненавидеть, а люблю… Такова уж наша природа — невозможно в одиночку… — Крауялис умолк. Но через минуту заговорил снова, только уже как-то более собранно и строго: — Хочу спросить у тебя об одной вещи… Ты любишь Юлию?

Домантаса этот вопрос застал врасплох, просто огорошил. Он даже весь сжался, согнулся, уставился, часто моргая, в пол.

— Ну чего молчишь? Любишь или нет? Говори! — приказал Юргис.

— Пожалуйста, не спрашивай меня об этом, — выдавил наконец Викторас.

— Любишь или нет? — Крауялис грохнул кулаком по столу.

— Ах, так! — взвился вдруг Викторас и, пылающий, гордо вскинув голову, встал перед гостем.

Крауялис подскочил к нему.

— Не сердись! Выслушай меня, — заторопился он. — Я не собираюсь ссориться с тобой… Твоя жена умерла… Если бы не я, вы могли бы обвенчаться с Юлией. Вот я и спрашиваю, ответь мне, ради бога: любишь ты ее или нет? Иначе…

— Ну что ты городишь! — оборвал его Домантас, чувствуя, как волосы на голове встают дыбом от ужаса.

— Знаю, что говорю! Не заставляй меня скандалить.

— Хватит, прекрати! Не мучай меня!

— Эгоист! Господи, какой эгоист! — с болью душевной и чуть не плача проговорил Крауялис, не сводя с Виктораса горящих глаз. — Я ничтожество, а ты эгоист! Не можешь откровенно сказать… Завидуешь? Завидуешь тому, что у меня еще осталось?..

— Ничему я не завидую!

— Этого ты и сам не знаешь. Не тому ты завидуешь, что она мне жена, нет, завидуешь тому, что она может еще вернуть мне человеческий облик…

— Ты сегодня слишком странный… — решил Домантас прервать тяжкое объяснение. Но в растерянности добавил: — Если уж тебе так важно знать, скажу: было время, когда я любил Юлию.

— А сейчас?

— Сейчас — нет.

— Лжешь! Это твоя «порядочность», принципы твои дурацкие не позволяют правду сказать. Разве ты ее ненавидишь?

— Ненавижу Юлию? С какой стати?

— Значит, любишь. Подавил свою любовь, загнал ее куда-то вглубь, а все-таки любишь! И не отрицай! Каждый мужчина думает о какой-то женщине. И не пытайся обмануть меня. Другой женщины у тебя нет, — настойчиво внушал ему Крауялис.

— Ты что, не понимаешь меня?

— Сам ты себя не понимаешь! Если кто и может еще спасти тебя, так это Юлия, ибо она бесконечно любит тебя. Ну куда ты от нее денешься? Как без нее будешь? — горячо и задушевно говорил Юргис, поглаживая плечо Домантаса. — Я — отрезанный ломоть. На мне уже поставлен крест, а тебя она еще может спасти. Слушай, что я говорю, братец ты мой, слушай… Ты был человеком и снова можешь им стать… А я уже похоронен.

— Что ты задумал? — спросил вконец перепуганный Домантас.

— Этого ты не должен знать!

— Предупреждаю тебя, если…

— Замолчи! Не надо громких слов. Прощай! — И Крауялис, даже не подав Викторасу руки, шагнул к дверям. Потом вдруг остановился, будто заколебавшись, повернул обратно, быстро подошел к нему, сжал руку и бессвязно забормотал: — Я от тебя ничего не требую… Только я правду сказал. И знаю, если меня будут судить, один ты не осудишь. Ты один всегда будешь верить, что и я был человеком. Будь счастлив! — И, резко повернувшись, чуть не бегом выскочил за дверь. Дверь захлопнулась.

Ошеломленный Домантас остался стоять посреди комнаты.

XII

Курьер министерства принес два письма, вручил одно Керутису и сунул ему разносную книгу. Керутис расписался в получении и, словно предчувствуя худое, беспокойно вскрыл конверт. Тем временем курьер двинулся к Домантасу и положил конверт и книгу на его стол. Викторас тоже расписался. Курьер вышел.