Карл Юнг. В поисках себя

Заимствование тезиса Рудольфа Отто о нуминозном и священном побудило Юнга отдать предпочтение латинской этимологии слова «религия» – religere, – что означает «наблюдать, внимательно изучать», а не более распространенной, принятой ранее Блаженным Августином religare – что означает «соединить». Потому что если религия действительно выполняет связующую функцию, если она способствует совместной жизни и поддерживает сплоченность внутри человеческой группы (будь то племя, королевство или цивилизация), то она опирается прежде всего на опыт нуминозного. И только потом религия становится традицией, которая пытается увековечить и систематизировать этот нуминозный опыт посредством обрядов, верований и догм и становится создателем социальных связей.

«Стоит уточнить, что под словом “религия” я не имею в виду конкретное вероисповедание, – объясняет Юнг. – Действительно, каждое вероисповедание основано изначально, с одной стороны, на непосредственном опыте нуминозума и, с другой стороны, на pistis, то есть верности (преданности), на вере и доверии по отношению к конкретному опыту “нуминозных” фактов и произошедшего в результате этого изменения сознания: обращение апостола Павла является тому ярким примером. Исходя из этого мы могли бы сказать, что понятие “религия” обозначает особое отношение сознания, которое было изменено опытом нуминозного. Различные конфессии представляют собой кодифицированные и догматизированные формы религиозного опыта. Содержание первоначального опыта в них было освящено и, как правило, зафиксировано в очень жестких и часто сложных ментальных нормах. Практика и повторение изначального опыта превратились в ритуалы и неизменную институцию» [3].

Здесь пролегает разрыв между этой концепцией религии и концепцией, которой придерживаются теологи (как иудаизма, так и христианства или ислама), считающие, что она основана на вере во внешнее откровение. Однако для Юнга религия основана прежде всего на опыте откровения внутреннего. Его переписка полна полемики с теологами, которые обвиняют его в подрыве основ религии, но Юнг остается непреклонен в этом вопросе, поскольку его подход не теологический (теология – это рациональное предприятие на службе веры), а психологический и эмпирический. «Проблема религии не так проста, как вы думаете, – писал он одному из своих американских оппонентов. – Это совершенно не вопрос интеллектуальных убеждений или философии и даже не вопрос веры; именно внутренний опыт имеет значение. Эту концепцию богословы полностью игнорируют, несмотря на то, что говорят они о ней очень и очень много. Павел, например, обратился в христианство не интеллектуальными или философскими усилиями и не верой, а силой непосредственно своего внутреннего опыта. На этом основывалась его вера, но современное богословие переворачивает ее с ног на голову и считает, что сначала нужно уверовать, и только тогда ты сможешь обрести внутренний опыт» [4].

Даже несмотря на то, что Юнг был мишенью теологов, он тем не менее был далеко не единственным, кто воспринимал религиозный феномен через различие между изначальным опытом нуминозного и учреждением института, который затем кодифицирует этот опыт. В это же время великий социолог религий Макс Вебер разработал аналогичную теорию (он говорил об институциональной религии, о «рутинизации» харизмы Творца), а французский философ Анри Бергсон предложил в своей последней работе, «Два источника морали и религии» (Les Deux sources de la morale et de la religion; 1932), различие между динамичной религией, основанной на духовном опыте основателей, и статичной религией, религией институтов и традиций. На протяжении многих веков институты стремятся разжечь священный огонь первоначального опыта и сделать его доступным как можно большему количеству людей, что неизбежно ведет к обнищанию и закостенелости. Великие мудрецы и мистики каждой эпохи заново разжигают священный огонь основополагающего опыта, из которого рождается традиция.