«Я наслаждался его обществом не только когда был с ним, но и когда оставался один. Я терпеливо сносил непрерывный поток его торжественной болтовни, произносимой низким голосом <…> но в конце концов мое терпение лопнуло: он начал слишком сильно утомлять меня домашними сценами. Этот архипедант, этот буржуазный обыватель с растрепанными волосами воображает, что его жена не понимает и не постигает его фаустовской натуры, которая борется за некую высшую концепцию мира; и он мучает бедную женщину, которая во всех отношениях выше его, самым отвратительным образом. Дело дошло до открытой ссоры между нами. Я переехал на этаж выше и таким образом полностью от него избавился (он сильно испортил мне лечение). Мы помирились только перед его отъездом, который состоялся в прошлое воскресенье. Но я твердо сказал, что не буду посещать его дом в Ганновере» [59].
По словам Элеоноры, госпожа Кугельман (к которой она была очень привязана) постоянно говорила мужу, что недостаточно благодарна за те блага, которыми он ее одаривал, и «грандиозная сцена началась из-за того, что госпожа К. не подняла подол платья в пыльный день» [60]. Франциска писала позже, что дело было в другом: «Маркс и Кугельман жестоко поссорились во время долгой прогулки, поскольку Кугельман пытался убедить Маркса воздержаться от всякой политической пропаганды и закончить третью книгу “Капитала” раньше, чем что-либо другое» [61], – тема, по которой Маркс всегда был щепетилен.
Маркс и Элеонора покинули Карлсбад 21 сентября и старательно избегали Ганновер. Сначала они отправились в Лейпциг к Либкнехту, который взял их с собой, чтобы поприветствовать Вильгельма Биоса по случаю его освобождения из тюрьмы. Биос, в то время социал-демократический журналист, а позже премьер-министр Вюртемберга, писал позже: «Взволнованный и счастливый я вышел за двери тюрьмы. Снаружи стоял Либкнехт с одним из своих маленьких сыновей [62]. А рядом с ним, с красивой молодой женщиной, опирающейся на его руку, стоял высокий, худой мужчина лет 50 с длинной белой бородой, одни только усы были очень черными. Его лицо было свежим, и его можно было принять за веселого старого англичанина. Но я сразу узнал его по фотографии…» [63] Затем они отправились в Берлин, чтобы повидаться с шурином Маркса Эдгаром, который служил мелким чиновником, сохраняя при этом симпатии к коммунизму. После поездки в Гамбург к Мейсснеру они вернулись в Лондон в начале октября.