Читаем Карл Маркс. История жизни полностью

Маркс уже 31 октября отправил письмо Вейдемейеру, в котором предлагал ему начать книжное дело и издавать в виде отдельных сочинений лучшее из того, что печаталось в «Новой рейнской газете» и в «Обозрении». Потом Маркс сразу загорелся воодушевлением, когда Вейдемейер, проклиная в письме торгашество, которое нигде не выступает в такой отвратительной наготе, как в Новом Свете, сообщил ему, что собирается с начала января издавать еженедельник, под заглавием «Революция», и просил по возможности скорее прислать ему статьи. Маркс поспешил запрячь в дело всех коммунистических писателей, прежде всего Энгельса, потом Фрейлиграта, стихи которого Вейдемейеру особенно хотелось получить, затем Эккариуса и Веерта, а также обоих Вольфов; он был недоволен тем, что Вейдемейер не назвал и Вильгельма Вольфа в объявлении о своем еженедельнике. «Никто из нас не обладает такой популярной манерой изложения, как он, — писал Маркс. — Вильгельм Вольф необычайно скромный человек, и тем более нехорошо, если бы казалось, что сотрудничество его считают излишним». Сам Маркс обещал, кроме обстоятельного разбора нового произведения Прудона, статью «Восемнадцатое брюмера Людовика Бонапарта», посвященную бонапартистскому государственному перевороту 2 декабря. В то время это было великим событием европейской политики, и вскоре о нем создалась огромная литература.

Из всех книг о декабрьском перевороте прославились более всего две, и они принесли авторам богатое вознаграждение. Отличие их от своего произведения Маркс характеризовал впоследствии следующим образом: «Napoleon le Petit Виктора Гюго ограничивается озлобленными и остроумными обвинениями, направленными против ответственного редактора государственного переворота. Само событие является у него неожиданным, точно удар грома при ясном небе; он видит в нем лишь акт насилия со стороны отдельной личности. Гюго не замечает, что этим он не принижает, а возвеличивает личность Наполеона, приписывая ему беспримерную в мировой истории силу личной инициативы. Прудон в своем Coup d’Etat стремится представить переворот как результат всего предшествовавшего исторического развития; но историческое построение переворота превращается у него попутно в историческую апологию героя переворота. Так он впадает в ошибку наших так называемых объективных историков. Я, напротив того, показываю, как в тогдашней Франции классовая борьба создала условия и обстоятельства, в которых средняя и комичная личность сыграла роль героя». Произведение Маркса появилось в свет точно Золушкой наряду со своими более удачливыми сестрами; но те книги уже давно покрылись пылью забвения, а книга Маркса сияет и по сегодняшний день в своей неувядаемой свежести.

Марксу удалось с несравненным мастерством выяснить до самой глубины современное ему событие в свете исторического материализма, и книга его сверкает умом и остроумием. Форма столь же поразительна, как и содержание. Приведем великолепное сравнение из самого начала: «Буржуазные революции, каковыми были революции восемнадцатого века, неслись быстрее от успеха к успеху, их драматические эффекты более ярки, люди и события точно окружены сиянием огненных алмазов, экстаз является в них духом каждого дня; но они недолговечны, быстро достигают высшей своей точки, и обществом овладевает долгое похмелье — прежде чем оно успевает трезво воспринять итоги „бури и натиска“. Пролетарские же революции, каковы революции девятнадцатого века, постоянно сами себя критикуют; они постоянно прерываются в своем течении, возвращаются назад к уже, казалось бы, свершенному, чтобы снова начать с начала, немилосердно и основательно высмеивают половинчатость, слабость и ничтожность своих первых попыток, как будто лишь для того повергают наземь своего противника, чтобы он почерпнул из земли новые силы и с еще более исполинской силой поднялся против них, каждый раз в ужасе наново отступают перед неопределенной огромностью своих собственных целей, пока, наконец, не создается положение, когда всякое возвращение вспять становится невозможным и сами обстоятельства взывают: Hic Rhodus, hic saltal. Здесь роза, тут и танцуй». В заключение же мы читаем уверенные пророческие слова: «Если императорская мантия падет наконец на плечи Луи Бонапарта, то бронзовая статуя Наполеона упадет с высоты Вандомской колоны».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное