Карл Маркс. История жизни

Брошюра Маркса нашла более живой отзвук в немецко-американской печати, где против нее стал агитировать Виллих. Это побудило Маркса написать небольшую новую брошюру против Виллиха, и она появилась в конце 1853 г. под заглавием «Рыцарь благородного образа мыслей». Едва ли стоит воскрешать эту работу из забвения, которым она давно покрыта. Как всегда в такой борьбе, порою грешит и та и другая сторона, и Маркс, когда он победил, охотно отказался праздновать торжество над побежденным. Он сам утверждал в 1860 г. относительно первых лет эмиграции, что лучшим способом ее защиты является сравнение ее истории с современной ей историей правительств и буржуазного общества; за исключением немногих отдельных членов ее, эмиграции нельзя поставить в упрек ничего, кроме иллюзий, более или менее оправдываемых тогдашними обстоятельствами, да, пожалуй, некоторой глупости; она же по необходимости вытекала из чрезвычайных обстоятельств, в которых эмиграция очутилась внезапно для себя.

И когда Маркс готовил в 1875 г. второе издание своих «Разоблачений», он с минуту колебался, не изъять ли из книжки главу о фракции Виллиха — Шаппера. Он все же оставил ее, но только потому, что при ближайшем обсуждении всякое искажение текста казалось ему подлогом исторического документа; он только прибавил следующее: «Насильственный разгром революции оставляет в умах ее участников, в особенности выброшенных в изгнание, сильное потрясение, и оно делает, так сказать, невменяемыми на некоторое время даже наиболее толковых людей. Они не в состоянии сообразоваться с ходом истории, не хотят понять, что форма движения изменилась. Отсюда вся их игра в конспирацию и в революцию, одинаково вредная для них самих и для дела, которому они служат. Таким непониманием объясняются также неправильные шаги Шаппера и Виллиха. Виллих доказал своим участием в североамериканской гражданской войне, что он далеко не только фантазер, а Шаппер, который в течение всей своей жизни был передовым борцом за рабочее движение, вскоре после кёльнского процесса признался и раскаялся в своих мимолетных заблуждениях. Много лет спустя, на смертном одре, за день до смерти, он еще с едкой иронией говорил о своей былой „эмигрантской глупости“. С другой стороны, резкость нападок на невольных сообщников общего врага объясняется теми обстоятельствами, при которых писались „Разоблачения“. „В минуты кризиса безрассудство становится преступлением перед партией и требует публичного возмездия“. Золотые слова, особенно для тех дней, когда заботу „о хорошем тоне“ ставят выше определенности принципов».

Когда борьба закончилась и привела к победе, Маркс менее всего был склонен к мелочному злопамятству. Он допустил больше, чем должен был, когда в ответ на резкие замечания Фрейлиграта о «двусмысленных и дрянных элементах», проникших в Союз, писал в 1860 г.: «Несомненно, что во время бури выплывает всякая дрянь, что революции не всегда пахнут розовым маслом, что там и сям к ним примазывается всякая нечисть. Но что же делать». Он с полным правом прибавил, однако, далее: «Впрочем, если вдуматься в огромные усилия, направленные против нас всем официальным миром, который не только поверхностно скользил по уголовному уложению, но и глубоко зарывался в него, чтобы погубить нас; если вдуматься в клеветнические наветы „демократии глупости“, которая не могла простить нашей партии того, что у нее было больше ума и характера; если знать историю всех других партий за то же время и если, наконец, спросить себя, что можно фактически поставить в упрек всей партии, то мы придем к заключению, что в этом девятнадцатом столетии она, напротив того, выделялась среди всех других своей чистотой».

С прекращением Союза коммунистов порвались последние нити, связывавшие Маркса с общественной жизнью Германии. Страна изгнания, «родина добрых» сделалась с тех пор для него второй родиной.

Глава 8. Энгельс — Маркс

Гений и общество

Если мы сказали, что Маркс обрел в Англии вторую родину, то, конечно, не следует в этом случае слишком широко понимать понятие родины. Маркса никогда не преследовали в Англии за его революционную агитацию, поскольку она не направлялась в конечном итоге против английского государства. Правительство «жадных и завистливых лавочников» обладало большей степенью самоуважения и самосознания, чем те континентальные правительства, которые напуганы своей нечистой совестью и выступают с полицейскими пиками и копьями против своих противников даже в том случае, когда последние не выходят за пределы дискуссии и пропаганды.

Но в другом и более глубоком смысле Маркс не знал больше родины с тех пор, как заглянул своим гениальным взглядом в нутро буржуазного общества. Судьба гения в этом обществе — очень обширная тема, при обсуждении которой высказывались различные мнения, начиная с невинной филистерской веры в Бога и кончая меланхоличными словами Фауста: