Не столь отрицательно, однако, Маркс отнесся к другому поручению, с которым Леви явился к нему тоже будто бы от дюссельдорфских рабочих: рабочие, по словам Леви, предостерегают Маркса от Лассаля, который, выиграв процесс графини Гацфельд, постыдно подпал под ее власть, живет у нее на содержании и хочет поехать с нею в Берлин и окружить ее двором из литераторов; будто бы он бросил рабочих, как ненужное ему больше орудие, и перешел к буржуазии и т. п. Приходится с полным правом усомниться, что рейнские рабочие посылали такого рода наказ Марксу: те же рабочие несколько лет спустя заверяли в торжественных адресах и горячих приветствиях, что дом Лассаля в Дюссельдорфе был «надежным убежищем самой бесстрашной и решительной партийной помощи во времена белого ужаса пятидесятых годов». Более чем вероятно, что Леви сам все это выдумал; он был взбешен против Лассаля за то, что тот согласился на заем ему только 500 талеров вместо 2000, о которых просил Леви.
Если бы Маркс это знал, то, конечно, отнесся бы с величайшей осмотрительностью к словам Леви и к нему самому. Но сообщение Леви должно было само по себе вызвать сильное недоверие. Маркс был хотя и не в частой, но все же в постоянной переписке с Лассалем; он всегда считал его, как в политическом, так и в личном отношении, надежным другом и партийным товарищем. Маркс даже сам боролся против недоверия рейнских рабочих, еще действительно существовавшего в дни союза коммунистов против Лассаля, когда он запутался в историю процессов графини Гацфельд. Еще за год до того, получив письмо от Лассаля из Парижа, Маркс очень сердечно ответил ему. «Я поражаюсь, — писал он, — что ты так близко от Лондона и не собираешься приехать сюда хоть на несколько дней. Надеюсь, что ты одумаешься и сообразишь, как быстро и дешево можно съездить из Парижа в Лондон. Если бы для меня не был закрыт въезд во Францию, я бы сам нагрянул к тебе в Париж».
Довольно странно поэтому, что Маркс сообщил Энгельсу пустую болтовню Леви в письме от 5 марта 1856 г. и прибавил от себя: «Все это только отрывки того, что я слышал от него и передаю частично. Все сообщение в целом произвело на меня и на Фрейлиграта вполне определенное впечатление, хотя я был очень расположен в пользу Лассаля и отношусь с недоверием к сплетням рабочих». Маркс сказал Леви, как он сообщает Энгельсу, что нельзя принять какое-либо решение, выслушав только одну сторону, но что, во всяком случае, подозрительность полезна ввиду всех этих обстоятельств; пусть следят за Лассалем, избегая пока всякой огласки дела. Энгельс с этим согласился и сделал несколько замечаний, которые с его стороны не столь удивительны: он не так хорошо знал Лассаля, как Маркс. Жалко его, писал Энгельс. Он очень талантливый человек; но все это, конечно, ужасно. Лассаль всегда был таков, что за ним нужно было чертовски следить; как настоящий еврей из славянских пограничных мест, он всегда готов под партийными предлогами использовать всякого для своих личных целей.
Маркс же оборвал переписку с человеком, который немного лет спустя с полным правом писал ему: «У тебя в Германии нет друга, кроме меня».
Кризис 1857 г.
Устранившись осенью 1850 г. от открытой партийной борьбы, Маркс и Энгельс заявили: «Новая революция возможна только как следствие нового кризиса. Но она наступит с такой же неизбежностью, как этот кризис». С этого времени они с каждым годом все нетерпеливее следили за признаками наступающего кризиса. Либкнехт рассказывает, что Маркс иногда пророчествовал на эту тему, и потом друзья дразнили его, когда пророчества не сбывались. Когда же кризис действительно наступил, Маркс передал Вильгельму Вольфу через Энгельса, что нормальным образом кризис должен был разразиться на два года раньше, как он это и докажет.