Карл Маркс. История жизни

Кризис начался в Соединенных Штатах — и уже предвестники его печально отразились на обстоятельствах Маркса: «Нью-йоркская трибуна» понизила его гонорар наполовину. Удар этот был тем более тяжелый, что в новом доме Маркса уже водворилась старая нужда, еще, пожалуй, более безысходная, чем прежде: «Перебиваться со дня на день, как на Дин-стрит», на новом месте нельзя было, а впереди ничего не предвиделось, и расходы на семью увеличивались. «Положительно не знаю, как мне быть; я в более отчаянном положении, чем пять лет тому назад», — писал Маркс Энгельсу 20 января. Эта весть поразила Энгельса как «удар грома при ясном небе», и он поспешил помочь другу, пожалев только, что Маркс не написал ему на две недели раньше о своих затруднениях. Он как раз купил себе лошадь на деньги, присланные ему отцом в подарок на Рождество. «Мне чрезвычайно больно, — писал Энгельс, — что я здесь держу лошадь, а ты с семьей нуждаешься в Лондоне». Он поэтому очень обрадовался, когда несколько месяцев спустя Дана предложил Марксу сотрудничество в издаваемом им энциклопедическом словаре, также специально и по военным вопросам. Энгельс написал, что это «большая удача» и «бесконечно его радует», так как поможет Марксу выпутаться из вечных денежных затруднений. Пусть только Маркс берет на себя побольше статей, и постепенно можно будет организовать целое бюро.

Но из этого ничего не вышло из-за недостатка в людях. К тому же и условия работы оказались не такими блестящими, как предполагал Энгельс. Гонорар в конце концов был меньше пенни (4 к.) за строчку, и хотя относительно многих слов ничего не требовалось, кроме компилятивного заполнения строчек, но Энгельс был добросовестный работник и не делал ничего кое-как. То, что просочилось в переписку относительно этой словарной работы, совершенно не оправдывает позднейшего пренебрежительного суждения Энгельса о статьях, написанных отчасти им, отчасти Марксом: «Чисто ремесленная работа для денег, и больше ничего; их можно спокойно предать забвению». Постепенно эта, во всяком случае, побочная работа свелась на нет, и, по-видимому, постоянное сотрудничество Энгельса и Маркса в энциклопедии Дана не пошло дальше третьей буквы алфавита — С.

С самого начала работе сильно помешало то обстоятельство, что Энгельс заболел болезнью желез летом 1857 г. и вынужден был уехать к морю на довольно продолжительное время. Здоровье Маркса было тоже плохое. Болезнь печени проявилась у него в новом, очень сильном припадке, и ему лишь с величайшим напряжением удавалось выполнять самые необходимые работы. В июле жена его разрешилась от бремени нежизнеспособным ребенком; это произошло при ужасных обстоятельствах и так потрясло Маркса, что ему было мучительно вспоминать о пережитом. «Я представляю себе, как тебе тяжело, если ты так пишешь», — ответил испуганный Энгельс; но Маркс отложил всякие объяснения до личной встречи, говоря, что писать об этом не в силах.

Все личные невзгоды были, однако, забыты, когда кризис перебросился осенью в Англию, а затем и на континент. «Хотя я сам и терплю нужду в деньгах, но никогда с 1849 г. не чувствовал себя так хорошо, как при начале этого кризиса», — писал Маркс Энгельсу 13 ноября. Энгельс же был озабочен тем, чтобы развитие движения не пошло слишком быстрым ходом. «Желательно, — писал он, — чтобы сначала наступило „улучшение“ в сторону затяжного кризиса, прежде чем последует второй и решительный удар. Затяжной гнет нужен на некоторое время для того, чтобы разжечь дух населения. Пролетариат будет тогда лучше бороться, с большим знанием дела и с большим единодушием — совершенно так же, как кавалерийская атака гораздо лучше удается, если лошади должны пробежать рысью 500 шагов, прежде чем пускаются каррьером на врага. Я бы не хотел, чтобы что-нибудь разразилось слишком рано, прежде чем движение охватит всю Европу; борьба сделалась бы тогда более трудной, более длительной и колеблющейся. Май или июнь еще почти что слишком ранний срок. Массы, наверное, сделались чертовски безучастными, благодаря долгому благополучию… Я, однако, в таком же настроении, как и ты. С тех пор как лопнуло надувательство в Нью-Йорке, прямо не сидится в Джерси, и мне страшно весело среди общего краха. Буржуазная грязь последних лет до некоторой степени пристала ко мне; теперь я ее смываю и становлюсь другим человеком. Кризис благотворно действует также на мое здоровье и принесет мне не меньшую пользу, чем морские купания; я уже теперь это замечаю. В 1848 г. мы говорили: теперь наступает наше время. Оно действительно наступило тогда в известном смысле. А на этот раз оно наступает вполне: теперь речь идет о завершении дела».