Карл Маркс. История жизни

Затем Маркс и Энгельс признавали, что франко-русский союз составляет серьезную угрозу для Германии. Маркс доказывал в «Нью-йоркской трибуне)», что финансовое и внутреннее политическое положение Второй империи достигло критического пункта и только внешняя война может продлить существование Второй империи во Франции, а вместе с нею и господство контрреволюции в Европе. Он опасался, что освобождение Италии является для Бонапарта только предлогом держать Францию под своим ярмом, подчинить империи Италию, отодвинуть «естественные границы» Франции в сторону Германии, превратить Австрию в русское орудие и навязать народам войну за легитимную или нелегитимную контрреволюцию. Энгельс же усматривал, как и указывал на это во второй своей брошюре, в выступлении Германского союза на помощь Австрии решающий момент, когда выступит и Россия, чтобы завоевать левый берег Рейна для Франции и развязать себе руки в Турции.

Наконец, Маркс и Энгельс предполагали, что германские правительства и, в особенности, берлинские «сверхумники», оставят Австрию на произвол судьбы. Ведь они ликовали по поводу базельского мира, который передавал левый берег Рейна Франции, и тайно потирали руки, когда австрийцы были разбиты при Ульме и Аустерлице. По мнению Маркса и Энгельса, национальное движение должно было толкнуть вперед германские правительства. Свои чаяния в связи с этим Энгельс высказал в одной фразе, которую Лассаль дословно повторил в своем ответном письме: «Да здравствует война, если французы и русские одновременно нападут на нас, если мы почти что тонем, так как в таком отчаянном положении выдохнутся все партии, начиная от ныне господствующей и до Цица и Блюма, и народ, в целях своего собственного спасения, должен будет обратиться к самой энергичной партии». На это Лассаль заметил, что рассуждение это вполне правильное и он выбивается из сил в Берлине, чтобы доказать, что прусское правительство, вступив в войну, будет работать на руку революции, — конечно, при том условии, что народу будет ненавистна эта война правительства, как контрреволюционная война Священного союза. Во всяком случае, если все произойдет так, как полагал Энгельс, то это обречет на гибель и германское союзное хозяйничанье, и австрийское господство в Верхней Италии, и французскую империю, и только в этом смысле предложенная им тактика становится вполне понятной.

В результате всего этого следует признать, что между спорящими сторонами не было принципиального различия в мнениях, а имелись лишь «противоположные суждения о фактических предпосылках», как год спустя говорил Маркс. Спорщики не расходились между собою ни по национальному, ни по революционному настроению. Для всех них высшей целью являлось освобождение пролетариата, а неизбежной предпосылкой для этой цели было образование больших национальных государств. Ближе всего им, как немцам, было объединение Германии, а неизбежной предпосылкой этого они считали устранение династического многодержавия. Поэтому, именно ввиду их национального сознания, у них и не было никаких добрых чувств к германским правительствам, и они желали даже их поражения. Им никогда даже в голову не приходила мысль, что в случае, если между правительствами разгорится война, рабочий класс откажется от всякой собственной политики и безотчетно передаст свою судьбу в руки господствующих классов. Их национальное сознание было слишком глубокое и подлинное, чтобы его могли ослепить династические лозунги.

Положение затруднялось только тем, что наследие революционных лет начало ликвидироваться в династических переворотах. Вернее, разграничение в этой смеси революционных и реакционных целей было вопросом не принципа, а фактов. Практической проверки не было сделано ни в ту ни в другую сторону, но именно то, что помешало этому, с достаточной ясностью показало, что Лассаль, по существу, правильнее оценил «фактические предпосылки», чем Энгельс и Маркс. Последние в данном случае поплатились за то, что до известной степени потеряли из виду положение дел в Германии и в некоторой мере переоценивали завоевательные поползновения или даже завоевательные возможности царизма. Лассаль, быть может, впадал в преувеличение, сводя все национальное движение к тогдашней ненависти к французам, но то, что это движение было менее всего революционным, показал младенец, которым оно наконец разрешилось: выродок Германского национального союза.