Карл Маркс. История жизни

За два дня до выхода этого адреса, 21 июля, северогерманский рейхстаг ассигновал 120 миллионов талеров на военные кредиты. Парламентские представители лассалевцев, согласно принятой ими с 1866 г. политике, голосовали за кредиты. Напротив того, Либкнехт и Бебель, парламентские представители эйзенахцев, воздержались от голосования. Своим голосованием за кредиты они бы высказали вотум доверия прусскому правительству, подготовившему своим образом действия в 1866 г. и настоящую войну; с другой стороны, голосование против кредитов означало бы некоторое одобрение гнусной и преступной политики Бонапарта. Либкнехт и Бебель смотрели на войну преимущественно с нравственной точки зрения, и она вполне соответствовала тем взглядам, которые были высказаны позднее Либкнехтом в том, что он писал об эмской депеше, и Бебелем в его «Воспоминаниях».

Но они вступили этим в решительный конфликт со своей собственной фракцией, и особенно с ее руководителями в лице брауншвейгского исполнительного комитета. Воздержание от голосования было со стороны Либкнехта и Бебеля действительно не практической политикой, а манифестацией морального характера, по существу вполне правой, но не соответствовавшей политическим требованиям момента. В частной жизни вполне возможно, и в некоторых случаях достаточно сказать двум спорящим: вы оба не правы, и я не вмешиваюсь в вашу ссору. Но это неприменимо к государственной жизни, в которой народы расплачиваются за споры королей. Практические последствия невозможности такого нейтралитета проявились в менее всего ясной и последовательной позиции, которую заняло «Лейпцигское народное государство», орган эйзенахцев, в первые недели войны. Это еще более обострило конфликт между редакцией, то есть Либкнехтом, и брауншвейгским исполнительным комитетом, который, с своей стороны, обратился за содействием и советом к Марксу.

Маркс уже в самом начале войны, 20 июля, следовательно, еще до воздержания от голосования Либкнехта и Бебеля резко раскритиковал в письме к Энгельсу «республиканских шовинистов» во Франции и писал далее: «Французов сле дует отколотить. Если Пруссия победит, то централизация государственной власти будет полезна для централизации рабочего класса. Немецкое преобладание переместит центр тяжести западноевропейского рабочего движения из Франции в Германию, и стоит только сравнить между собою движение от 1866 г. до настоящего времени в обеих странах, чтобы увидеть, что немецкий рабочий класс стоит выше французского и в теоретическом, и в организационном отношении. Превосходство его по сравнению с французским рабочим классом на мировом театре было бы вместе с тем торжеством нашей теории над теорией Прудона и т. д.». Когда Маркс получил запрос брауншвейгского исполнительного комитета, он, как во всех важных вопросах, обратился к Энгельсу за советом, и Энгельс, как и в 1866 г., определил тактику обоих друзей.

В своем ответном письме от 15 августа Энгельс писал: «Мне кажется, что дело обстоит так: Германия вовлечена Badinguet (Бонапартом) в войну за свое национальное существование. Если она потерпит поражение, то бонапартизм укрепится еще на многие годы, а Германии будет крышка, быть может, на целые поколения. Тогда уже не будет речи о самостоятельном немецком рабочем движении; борьба за восстановление национального единства поглотит все другое, и немецкие рабочие в лучшем случае окажутся на поводу у французских. Если победит Германия, то это, во всяком случае, будет концом для французского бонапартизма. Вечная распря из-за создания германского единства наконец прекратится, немецкие рабочие смогут организоваться совершенно в другом национальном масштабе, чем прежде, а французские рабочие, какое правительство ни сменило бы у них прежнее, несомненно, обретут большую свободу действия, чем при бонапартизме. Вся масса немецкого народа поняла, что дело идет в первую очередь о национальном существовании, и поэтому настроилась сразу за войну. Мне кажется прямо невозможным, чтобы какая-либо немецкая политическая партия при таких обстоятельствах проповедовала полную обструкцию à la Вильгельм (Либкнехт) и выдвигала на место главного соображения всяческие побочные доводы».

Энгельс столь же резко, как и Маркс, осуждал французский шовинизм, который проявлялся во всех кругах французского общества, вплоть до республиканских. «Бонапарт не мог бы вести этой войны, если бы не шовинистическое настроение масс французского населения, буржуазии, мелкой буржуазии, крестьян, а также созданного Бонапартом в больших городах империалистского, вышедшего из крестьянской среды германского строительного пролетариата. Пока этот шовинизм не будет разбит наголову, мир между Германией и Францией невозможен. Можно было ожидать, что эту задачу возьмет на себя пролетарская революция; но с того момента, как началась война, немцам не остается ничего другого, как самим немедленно взяться за это дело».