Карл Маркс. История жизни

Утин предпослал своей работе достойный его сенсационный вымысел. В Цюрихе, где он предполагал выполнить свою работу и где, по его словам, у него не было других врагов, кроме нескольких рабов союза под начальством Бакунина, на него будто бы напали в один прекрасный день в пустынном месте около канала восемь говоривших на славянском наречии людей; они ранили его, повалили на землю и, несомненно, убили бы и бросили его труп в канал, если бы случайно не проходили мимо четыре немецких студента; они и спасли его драгоценную жизнь для будущих услуг царю.

За этим одним исключением, постановления конференции создавали, без сомнения, удобную почву для соглашения, в особенности в такое время, когда рабочее движение было со всех сторон окружено врагами. Но уже 20 октября к генеральному совету обратилась с просьбой о принятии ее в состав Интернационала секция революционно-социалистической пропаганды и действия, образовавшаяся в Женеве из обломков бакунинского союза и нескольких беглецов Коммуны. Генеральный совет ответил ей отказом с согласия женевского федерального совета. Тогда в «Социальной революции», сменившей газету «Солидарность», открыли перекрестный огонь против «немецкого комитета, руководимого бисмарковским умом», каковым являлся, по мнению газеты, генеральный совет Интернационала. Этот замечательный пароль нашел вскоре широкий отклик, и Маркс писал одному своему американскому другу: «Эти слова имеют в виду тот непростительный факт, что я по происхождению немец и, действительно, оказываю несомненное духовное влияние на генеральный совет. Заметьте, что немецкий элемент в генеральном совете численно на две трети слабее, чем английский, и настолько же слабее, чем французский. Таким образом, грех заключается в том, что немецкий элемент в теоретическом отношении господствует (!) над английским и французским, и что это господство, то есть немецкая наука, признается ими полезным и даже необходимым».

Решительное нападение произведено было юрскими секциями на конгрессе, который они собрали 12 ноября в Сонвилье. Там было представлено, правда, всего 9 секций из 22 16 делегатами, и большинство этого меньшинства были больны скоротечной чахоткой. Но тем более широковещательны были их речи. Они были глубоко оскорблены тем, что лондонская конференция навязала им название, которое они сами намеревались принять; но они все-таки постановили подчиниться и назваться юрской федерацией, но в отместку объявили романскую федерацию распущенной, что не имело, конечно, никакого значения. Но главным образом конгресс ознаменовался тем, что составил и разослал всем федерациям Интернационала циркуляр, в котором оспаривал закономерность лондонской конференции и апеллировал к общему конгрессу, требуя его скорейшего созыва.

Это послание, составленное Гильомом, исходило из того, что Интернационал находится на роковом наклонном пути. Первоначально предполагалось, что он будет «величайшим протестом против всякого авторитета»; устав его обеспечивал каждой секции или каждой группе секций ее самостоятельность, а генеральный совет был конструирован как исполнительная группа, наделенная весьма ограниченными полномочиями. Постепенно, однако, вошло в привычку относиться к нему со слепым доверием, которое в Базеле дошло даже до добровольной отставки самого конгресса и предоставления генеральному совету права принимать, отвергать и распускать отдельные секции до решения ближайшего конгресса. Это постановление базельского конгресса было принято, впрочем, при ясно выраженном одобрении Бакунина и с согласия Гильома.

Вследствие этого генеральный совет, состоявший в течение пяти лет из тех же людей и заседавший в том же месте, стал считать себя «законным главой» Интернационала. Он сделался в собственных глазах чем-то вроде правительства, и потому члены его рассматривали свои обособленные воззрения как официальную теорию, которая одна только имеет право на существование в Интернационале. Отклоняющиеся от нее взгляды, которые возникали в других группах, представлялись им просто ересью. Таким образом, постепенно создалась ортодоксальность, центром которой был Лондон, а представителями члены генерального совета. Циркуляр Гильома не ставил им в вину их стремления, так как они соответствовали воззрениям их школы, но говорил, что следует самым решительным образом бороться против них: полновластие неизбежно действует развращающим образом, и человек, приобретающий такую власть над себе подобными, неизбежно перестает быть нравственным человеком.