Читаем Карл Маркс. История жизни полностью

Затем в циркуляре говорилось, что лондонская конференция продолжила работу базельского конгресса и вынесла постановления, которые превращали Интернационал из свободного союза самостоятельных секций в очень властную иерар хическую организацию, находящуюся в руках генерального совета. Чтобы увенчать это здание, конференция постановила, что генеральный совет будет также определять место и время ближайшего конгресса или конференции, заменяющей его. Это дает генеральному совету возможность заменять по своему произволу большие публичные собрания Интернационала тайными конференциями. Необходимо поэтому ограничить генеральный совет его первоначальным назначением, сохранив за ним роль простого бюро, ведущего переписку и статистику, и осуществить единство, которого желали достичь посредством диктатуры и централизации, путем свободного союза самостоятельных групп. В этом Интернационал должен служить прообразом будущего общества.

Несмотря на все эти наветы на генеральный совет, а может быть, именно вследствие этих наветов циркуляр юрских секций не достиг своей цели: его требование скорейшего созыва конгресса не встретило сочувствия даже в Бельгии, Италии и Испании. В Испании усматривали за резкими нападками на генеральный совет соревнование между Бакуниным и Марксом; Италия не желала подчиняться командованию из Юры, как и из Лондона; но только в Бельгии высказались за такое изменение устава, которое сделал бы Интернационал союзом вполне независимых федераций с генеральным советом, как «центром для корреспонденции и справок». Но с тем большим сочувствием встречен был циркуляр из Сонвилье в европейской буржуазной прессе; она накинулась на него как на редкостный лакомый кусочек.

Вся та ложь, которую распространяли о жуткой власти генерального совета после падения Парижской коммуны, подтверждалась благодаря циркуляру, вышедшему из лона самого Интернационала. «Юрский бюллетень», который сменил «Социальную революцию», быстро скончавшуюся тем временем, имел, во всяком случае, приятную возможность привести на своих столбцах восторженные отзывы буржуазных газет.

Шум, вызванный циркуляром из Сонвилье, побудил генеральный совет ответить на него таким же циркуляром под заглавием «Мнимый раскол в Интернационале».

Источник раскола в Интернационале

Поскольку циркуляр этот опровергал обвинения, взведенные на генеральный совет из Сонвилье и других мест в превышении полномочий и даже подделке устава, в фанатической нетерпимости и т. д. в том же роде, полемика его была победоносная, и остается только пожалеть, что она растрачивалась большею частью на совершенный вздор.

Теперь приходится сделать усилие над собою, чтобы вновь заняться этими мелочами. Так, парижские члены при учреждении Интернационала, из страха перед бонапартовской полицией, выпустили при французском переводе из одной фразы устава, в которой говорилось, что экономическому освобождению рабочего класса политическое движение должно быть подчинено «как средство», слова «как средство». Дело обстояло совершенно просто; но генеральному совету стали назойливо и лживо вменять в вину, что слова «как средство» он внес в устав уже потом. Или, придираясь к заявлению лондонской конференции, что германские рабочие выполнили во время войны свой долг, генеральный совет обличали в «пангерманизме», который будто бы царит в его среде.

Циркуляр основательно разделался с этими пустяками, и если принять во внимание, что целью их было подкопаться под централизацию колеблющегося в своих основах союза, хотя только эта централизация могла поддержать союз против нападок со стороны реакционных сил, то становится понятной горечь заключительной фразы, указывавшей, что работа бакунинского союза на руку международной полиции. «Он провозглашает анархию в пролетарских рядах, как верное средство разбить мощную концентрацию политических и социальных сил, находящихся в руках эксплуататоров. Под этим предлогом он требует от Интернационала, в тот момент, когда старый мир грозит ему уничтожением, чтобы его организация уступила место анархии». Чем более грозно теснили Интернационал извне, тем более легкомысленными казались нападки на него изнутри, и в особенности тем более они были беспочвенны.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное