Карл Маркс. История жизни

Яркий свет, проливаемый на эту сторону дела, затемнял, однако, понимание генерального совета в другом направлении. Как уже видно было из заглавия, генеральный совет допускал только «мнимый» раскол в рядах Интернационала. Он сводил весь спор, как это сделал уже Маркс в своем конфиденциальном сообщении, к проискам «нескольких интриганов», и в особенности Бакунина; он вновь повторял старые обвинения против Бакунина в «уравнении классов» по поводу базельского конгресса и т. п., обвинял его в том, что он вместе с Нечаевым выдал русской полиции ряд невинных людей и посвящал особый отдел тому факту, что два приверженца Бакунина оказались агентами бонапартовской полиции. Этот факт был, конечно, очень неприятен Бакунину, но не задевал его честь — как не была задета честь генерального совета, когда несколько месяцев спустя обнаружилось то же самое относительно его двух приверженцев. И если циркуляр обвинял «молодого Гильома» в том, что он пытался выставить «фабричных рабочих» Женевы какими-то ненавистными «буржуями», то он совершенно упускал из виду, что в Женеве разумеют под «фабрикой» слой хорошо оплачиваемых рабочих, изготовляющих предметы роскоши и заключивших более или менее сомнительные избирательные компромиссы с буржуазными партиями.

Но самой слабой стороной циркуляра была его защита против упрека в «ортодоксальности», который был брошен генеральному совету. Он ссылался на то, что лондонская конференция запретила всем секциям принимать какие-либо сектантские названия. Эта мера оправдывалась тем, что Интернационал состоял из пестрого конгломерата профессиональных союзов, товариществ, ассоциаций для просветительных целей и для пропаганды. Но толкование, которое придал генеральный совет этому постановлению в своем циркуляре, было в высшей степени спорное.

В циркуляре сказано было дословно следующее: «Первый период борьбы пролетариата против буржуазии характеризуется возникновением разных сект. Это вполне понятное явление для того времени, когда пролетариат еще недостаточно развит, чтобы выступить в качестве класса. Отдельные мыслители начинают критиковать социальные противоречия и придумывают фантастические способы для устранения их; рабочим же предоставляется принять, распространять и осуществлять их. В самом характере сект, образующихся вокруг таких пророков новых путей, заложено стремление замыкаться в себе и чуждаться всякой подлинной деятельности, политики, стачек, профессионального движения, — словом, всякого массового движения. Масса пролетариата остается равнодушной и даже относится враждебно к их пропаганде. Парижские и лионские рабочие столь же мало интересуются сенсимонистами, фурьеристами, икаристами, как и английские чартисты и тред-юнионисты оуэнистами. В начале движения секты являются рычагом его, но затем превращаются в помеху, как только движение перерастает их. Тогда они становятся реакционными. Об этом свидетельствуют секты во Франции и в Англии и в недавнее время лассалевцы в Германии: они в течение ряда лет тормозили организацию пролетариата и сделались наконец простым орудием полиции». В другом месте циркуляра лассалевцы названы «бисмарковскими социалистами», которые вне своего полицейского органа, «Нового социал-демократа», играли роль белых блуз прусско-германской империи.

Нигде нет определенных указаний на то, что Маркс был автором этого циркуляра; судя по содержанию и стилю послания, можно предположить более или менее близкое участие Энгельса в составлении послания. Однако вывод относительно сектантства исходил, во всяком случае, от Маркса; та же мысль встречается в его переписке с друзьями, относящейся к тому же времени, а в первый раз он развивал ее в своей полемической книге о Прудоне. Сама по себе эта мысль правильно характеризует историческое значение социалистического сектантства; но Маркс впадал в ошибку, ставя на одну доску лассалевцев с прудонистами и оуэнистами.

Как презрительно ни относиться к анархизму, просто считая его всюду, где он проявляется, заболеванием рабочего движения, но все же нельзя в особенности теперь, после полувекового опыта, думать, что болезнь эта привита извне. Напротив того, склонность к ней прирожденная у рабочего класса, и она развивается при благоприятных или, скорее, неблагоприятных условиях. Трудно понять, как можно было заблуждаться относительно этого даже в 1872 г. И менее всего Бакунин был человеком с готовым шаблоном или готовой системой, которую рабочим оставалось просто принять и осуществить. Маркс ведь неустанно повторял, что Бакунин в теоретическом отношении нуль и чувствует себя в своей сфере только в области интриг, что его программа — отовсюду понахватанная поверхностная мешанина.