Карл Маркс как революционер и экономист. От рабочих кружков к незавершенному «Капиталу»

Фрейлиграт дрогнул. Как пишет Меринг, он «пожал протянутую ему руку, но не с такой сердечностью, с какой протянул ему ее “бессердечный Маркс”. Он ответил, что вовсе не собирается изменять “классу, наиболее обремененному трудом и нуждой”, которому всегда был верен (романтик, поэт революции, наследник Шиллера… – Е. М.), и вместе с тем желает сохранить личные связи с Марксом, как с другом и единомышленником. Но он прибавил к этому: “все эти семь лет (с того времени, как прекратил свое существование Союз коммунистов) я далеко стоял от партии. Я не посещал ее собраний, ее постановления и действия оставались для меня чуждыми. Фактически, следовательно, мои отношения к партии давно были нарушены. Мы никогда в этом отношении не обманывали друг друга. Это было своего рода молчаливое соглашение между нами. Я могу только сказать, что я себя при этом хорошо чувствовал. Моей природе и природе всякого поэта необходима свобода! Партия тоже клетка, и даже самой партии лучше честь, если петь на воле, чем в ней. Я был поэтом пролетариата и революции задолго до того, как сделался членом Союза и членом редакции “Новой Рейнской газеты”. И в будущем я хочу только стоять на своих собственных ногах, принадлежать только самому себе и распоряжаться сам собою”»[117].

Иными словами, Фрейлиграт отмежевывался от партии, но готов был остаться в числе друзей Маркса.

Надо ли сомневаться в том, что Маркса такая позиция устраивала на 100 %! И что отмежевание от несуществующей партии (которую Фрейлиграт наивно, как и мы с вами, дорогие читатели, понимал в виде некой организационной структуры) не имело никакого политического значения, коль скоро Фрейлиграт недвусмысленно оставался в партии Маркса – в ином, эзотерическом смысле этого слова!

Дорогой Фрейлиграт!

Мне было очень приятно получить твое письмо, так как я вступаю в дружбу лишь с очень немногими, но зато дорожу ею…

(Мы больше не беремся отделять тут правду от фальши, хотя по-прежнему полагаем присутствие того и другого. Не правда разве, что Маркс вступал в дружбу с очень немногими? И не доказывает разве поведение Маркса в этой истории, что он действительно дорожил дружбой Фрейлиграта?)

…Прежде всего замечу, что с тех пор, как в ноябре 1852 г., по моему предложению, Союз был распущен, я больше никогда не принадлежал и не принадлежу ни к какому тайному или открытому обществу, и, следовательно, партия в этом совершенно эфемерном смысле слова вот уже восемь лет как перестала для меня существовать…

…Итак, о «партии» в том смысле, в каком ты о ней пишешь, я ничего не знаю, начиная с 1852 года. Если ты – поэт, то я – критик, и, право, с меня хватит опыта 1849–1852 годов. «Союз», так же как и Общество времен года в Париже, как сотни других обществ, был лишь эпизодом в истории партии, которая повсюду стихийно вырастает на почве современного общества…

(И персонифицируется, не будем забывать, в личности Карла Маркса.)

…«Собрания, постановления и деяния партии» после 1852 г. относятся к миру фантазии, о чем ты, впрочем, мог бы знать и без моих заверений и, судя по твоим весьма многочисленным письмам ко мне, по-видимому, знал… (30/398–406).

(Намек на возможную неискренность Фрейлиграта.)

Затем следует несколько поистине замечательных высказываний, к которым мы вернемся особо. Потом излагается окончание склоки с Блиндом.

В изложении Маркса эти события выглядят так: Блинд заслуживает самой беспощадной расправы, но жаль его семью. После появления на свете показаний наборщика Вие у судьи Маркс получил юридическое основание для возбуждения против Блинда уголовного дела по обвинению в тайном сговоре.

Но Маркс не хотел «юридически повредить семье Блинда» (30/405) и потому послал его другу Луи Блану копии всех документов – с письмом о том, что ему, Марксу, очень не хотелось бы (только ради семьи Блинда!) тащить его в суд как обвиняемого.