Карлос Кастанеда, книги 1-3

Я кое-как записал его слова. Перестав писать, я поглядел на него. Я не мог составить о нем никакого мнения. Мысленно я перебрал свои впечатления от него: загадочный и ни на что не похожий взгляд, который он бросил на меня во время нашей первой встречи; очарование, с которым он утверждал, что получает согласие от всего вокруг себя, его беспокоящий юмор и его алертность, его неподдельно глупый вид, когда я расспрашивал его об отце и матери, а затем неожиданная сила утверждений, которые отбросили меня прочь.

— Ты не знаешь, кто я такой, не так ли? — сказал он, словно читая мои мысли. — Ты никогда не узнаешь, кто я или что я, потому что я не имею личной истории.

Он спросил, был ли у меня отец. Я сказал, что да. Он сказал, что мой отец был примером того, о чем он говорит.

Он попросил меня вспомнить, что мой отец думал обо мне.

— Твой отец знает о тебе все, — сказал он. — Поэтому ты у него полностью просчитан. Он знает, кто ты и что ты делаешь. И нет никакой силы на земле, которая заставила бы его изменить мнение о тебе.

Дон Хуан сказал, что каждый, кто знал меня, имел обо мне свою идею и что я питал эту идею всем, что я делал.

— Разве ты не видишь? — спросил он драматически. — Ты должен обновлять свою личную историю, говоря своим родителям, своим родственникам и своим друзьям обо всем, что ты делаешь. С другой стороны, если у тебя нет личной истории, то никаких объяснений не требуется, никто не сердится, никто не разочаровывается в твоих поступках. И, более того, никто не пришпиливает тебя своими мыслями.

Внезапно идея стала для меня ясной. Я почти знал это сам, но никогда не размышлял об этом. Не иметь личной истории действительно было очень заманчивой концепцией, по крайней мере на интеллектуальном уровне. Однако это вызывало у меня чувство одиночества, которое казалось мне пугающим и отвратительным. Мне захотелось обсудить с ним мои чувства, но я сдержался; в этой ситуации было что-то крайне нелепое. Мне казалось смешным вступать в философский спор со старым индейцем, который явно не имел интеллектуального багажа студента университета. Каким-то образом он увел меня в сторону от моего первоначального намерения расспросить его о генеалогии.

— Я не знаю, почему мы вдруг заговорили об этом, когда я просто хотел узнать несколько имен для моих бланков, — сказал я, пытаясь повернуть разговор к интересующей меня теме.

— Это очень просто, — сказал он. — Мы заговорили об этом потому, что я сказал, что задавать вопросы о прошлом человека — это явная ерунда.

Его тон был твердым. Я чувствовал, что нет способа уговорить его, поэтому изменил свою тактику.

— Является ли идея об отсутствии личной истории тем, что делают яки? — спросил я.

— Это то, что делаю я.

— Где ты научился этому?

— Я научился этому в течение своей жизни.

— Это твой отец научил тебя этому?

— Нет, скажем, я научился этому сам, а теперь я собираюсь передать этот секрет тебе, чтобы ты не ушел сегодня с пустыми руками.

Он понизил голос до драматического шепота. Я рассмеялся над его трюками. Я вынужден был признать, что он совсем не глуп. Мне пришла в голову мысль, что я нахожусь рядом с прирожденным актером.

— Записывай, — сказал он покровительственно. — Почему бы нет. Похоже, ты чувствуешь себя более удобно, когда пишешь.

Я взглянул на него, и мои глаза, должно быть, выдали мое замешательство. Он хлопнул себя по ляжкам и с удовольствием расхохотался.

— Самое лучшее — стереть всю личную историю, — сказал он, давая мне время записать. — Потому что это делает нас свободными от обременительных мыслей других людей.

Я не мог поверить, что он действительно говорит все это. На секунду я испытал острое замешательство. Он прочитал это на моем лице и немедленно использовал.

— Возьмем тебя, например, — продолжил он. — Сейчас ты не можешь понять, что к чему, и это происходит потому, что я стер свою личную историю. Мало-помалу я создал туман вокруг себя и вокруг своей жизни. И сейчас никто не знает наверняка, кто я и что я делаю.

— Но ты сам знаешь, кто ты, разве не так? — вставил я.

— Ну разумеется, я… не знаю! — воскликнул он и повалился на пол, смеясь над моим удивленным взглядом.

Он сделал достаточно долгую паузу, и я был уверен, что он сейчас скажет, что знает. Этот неожиданный поворот был для меня очень угрожающим. Я действительно испугался.

— Это маленький секрет, который я открою тебе сегодня, — сказал он тихим голосом. — Никто не знает моей личной истории. Никто не знает, кто я и что я делаю. Даже я не знаю.

Он полузакрыл глаза. Он смотрел не на меня, а куда-то выше моего правого плеча. Он сидел, скрестив ноги, его спина была прямой, но все же он казался расслабленным.

В этот момент он был настоящим воплощением силы. Я представил его индейским вождем, «краснокожим воином» из романтических детских сказок. Мой романтизм увел меня в сторону, и незаметно мною овладели противоречивые чувства. Я мог искренне сказать, что он мне очень нравится, и в то же время я мог сказать, что смертельно боюсь его.

Он сохранял этот странный взгляд долгое время.