Карлос Кастанеда, книги 1-3

Это заявление вызвало во мне глубокое раздражение и замешательство. Как могло быть, что такой старый человек ходит настолько лучше меня? Я считал себя сильным и атлетически сложенным, однако ему приходилось ждать, пока я догоню его.

Я подогнул пальцы, и, как это ни странно, я оказался способен выдержать невероятную скорость его ходьбы без всяких усилий. Иногда я даже чувствовал, что мои руки тащат меня вперед.

Я испытывал подъем. Я был счастлив, бесцельно гуляя со старым индейцем. Я несколько раз пытался завести разговор и спрашивал, не покажет ли он мне растение пейота. Он взглянул на меня, но не сказал ни слова.

4. Смерть — это советчик

Среда, 25 января 1961 года

— Ты когда-нибудь будешь учить меня о пейоте? — спросил я.

Он не ответил и, как делал это раньше, посмотрел на меня словно на сумасшедшего.

Я уже несколько раз поднимал эту тему в наших разговорах, и каждый раз он делал гримасу и качал головой. Это не было утвердительным или отрицательным жестом, скорее это был жест отчаяния и неверия.

Он резко поднялся. До этого мы сидели на земле перед его домом. Почти незаметный кивок был приглашением следовать за ним.

Мы пошли в пустынный чапараль в южном направлении. Пока мы шли, он повторял, что я должен осознавать бесполезность моей собственной важности и моей личной истории.

— Твои друзья, — сказал он, резко поворачиваясь ко мне, — те, кто знал тебя долгое время… ты должен быстро оставить их.

Я подумал, что он сумасшедший и его настойчивость — это идиотизм, но ничего не сказал. Он пристально посмотрел на меня и стал смеяться.

После долгой прогулки мы наконец остановились. Я уже собирался сесть и отдохнуть, но он сказал, чтобы я прошел еще около двадцати метров и поговорил с зарослями травы громким и ясным голосом. Я чувствовал неловкость и сопротивление. Его странные требования были большим, чем я мог вынести, и я сказал ему еще раз, что не могу говорить с растениями, потому что чувствую себя смешным. Его единственным замечанием было то, что мое чувство собственной важности безгранично. Он, казалось, внезапно что-то решил и сказал, что мне не надо разговаривать с растениями до тех пор, пока я не почувствую, что это для меня легко и естественно.

— Ты хочешь изучать их и в то же время не хочешь выполнять никакой работы, — сказал он. — Что ты пытаешься сделать?

Я объяснил, что нуждаюсь в достоверной информации об использовании растений, и поэтому просил его быть моим информатором. Я даже предлагал платить ему за его время и труды.

— Тебе следовало бы взять деньги, — сказал я. — Тогда бы мы оба чувствовали себя лучше. Я мог бы тебя спрашивать обо всем, чего хочу, потому что ты работал бы на меня, а я платил бы тебе за это. Что ты об этом думаешь?

Он презрительно поглядел на меня и издал отвратительный звук своим ртом, заставив нижнюю губу и язык сильно вибрировать при выдохе.

— Вот что я об этом думаю, — сказал он и засмеялся при виде крайнего изумления, которое отразилось на моем лице.

Мне было ясно, что он не тот человек, с которым я легко могу состязаться. Несмотря на свой возраст, он был энергичен и невероятно силен. Раньше я думал, что такой старик был бы для меня идеальным «информатором». Меня приучили к мысли, что старики — это лучшие информаторы, поскольку они слишком слабы для того, чтобы делать что-нибудь еще, кроме как говорить. Однако дон Хуан не был жалким субъектом. Я чувствовал, что он неуправляем и опасен. Друг, который нас свел, был прав. Он был эксцентричным старым индейцем, и, хотя он и не был вне себя большую часть времени, как рассказывал мой друг, он был еще хуже — он был сумасшедшим. Я опять испытал сильное сомнение и тревогу. Я думал, то преодолел эти чувства, — мне не составило никакого труда уговорить себя снова навестить его. Мне в голову пришла мысль, что, может быть, я сам немного сумасшедший, раз мне нравится находиться в его обществе. Его идея, что чувство собственной важности является для меня препятствием, действительно сильно повлияла на меня. Но все это явно было только интеллектуальным заключением с моей стороны. В ту же секунду, когда я столкнулся с его странным поведением, я ощутил тревогу и захотел уехать.

Я сказал, что считаю нас настолько разными, что не вижу возможности для дальнейшего общения.

— Один из нас должен измениться, — сказал он, уставясь в землю. — И ты знаешь — кто.

Он стал мурлыкать мексиканскую песню, а затем поднял голову и взглянул на меня. Его глаза были яростными и горящими. Я хотел отвернуться или закрыть глаза, но, к своему великому изумлению, не смог отвести взгляда.

Он попросил рассказать, что я видел в его глазах. Я сказал, что ничего не видел, но он настаивал, чтобы я выразил словами то, что его глаза заставили меня ощутить. Я попытался объяснить ему, что ничего, кроме замешательства, его взгляд у меня не вызвал, а то, как он на меня смотрит, очень неприятно.

Он не отступал. Он по-прежнему пристально смотрел на меня. Это не был угрожающий или злой, а скорее загадочный и неприятный взгляд.

Он спросил меня, не напоминает ли он мне птицу.