Карт-Бланш для Синей Бороды

– Тебе хотелось бы улететь? – спросил он. – В мир моей души?

– Гюнебрет… – пробормотала я, не в силах отвести взгляда.

– Она, болтушка, – сказал граф с улыбкой. – Она тебя выдала. Но я ей за это благодарен.

– Она не так поняла…

– В самом деле? – прошептал он, обнимая меня.

Губы наши соединились, и я потеряла счет времени в головокружительном поцелуе.

– Вы идете есть? – крикнула сверху Гюнебрет. – Или вам ничего не достанется!

Граф не дал мне отпрянуть, хотя я пыталась освободиться из его объятий.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты позволила себе настоящий полет, – прошептал он мне на ухо, опаляя жарким дыханием, – со мной… Но я не смею настаивать, Бланш. Разреши хотя бы целовать тебя, это самое огромное блаженство…

Собрав всю свою волю, я разжала его руки и поспешила ускользнуть в гостиную, где Гюнебрет уже приступила к уничтожению пирожков. Ален не стал меня преследовать, и в этот вечер между нами были сказаны только самые обыкновенные слова, но я всё время чувствовала его взгляд, и понимала, что погибла в замке Синей Бороды окончательно и безвозвратно.

Глава 23

Последние дни перед приёмом прошли в дикой суматохе. Дни мои были заполнены до предела хозяйственными делами – я присматривала, как убирают замок, превращая его в сверкающее великолепие, следила за приготовлением кушаний, успевала протанцевать с Гюнебрет все фигуры всех известных мне танцев, а вечером – устроить ванну и массаж мужу. Мне очень нравились эти вечерние часы. А ещё нравилось (что уж тут лукавить?) прикасаться к мужу. Массаж, как средство излечения, разрешал делать то, что было запрещено нашим устным договором – я могла гладить плечи, спину, шею мужа, ощущать пальцами и ладонями игру его мускулов. И это ничуть не было похоже на доброту или сочувствие. Да, я сочувствовала ему, желала ему добра, но ещё я желала его самого.

Он попросил моих поцелуев.

Хотя бы поцелуев.

Всё во мне сладко замирало, когда я вспоминала его голос. Но для Алена это были всего лишь поцелуи, а для меня небо и земля менялись местами. И мне казалось страшной несправедливостью, что мы чувствуем так по-разному.

Обычно Ален рассказывал, как прошел его день, спрашивал, как прошел мой, иногда вспоминал что-то из детства Гюнебрет или своего детства. Эти рассказы были очень дороги мне. Так я лучше узнавала его, и мне казалось, что какие-то невидимые узы все крепче связывают нас.

Накануне праздника пришли наряды для дочери графа. Мы устроили примерку и провозились в комнате Гюнебрет несколько часов. Мадам Левелье была совершенно права – желтый шёл девушке необыкновенно, освежая смуглый цвет лица и придавая коже настоящее волшебное сияние.

Хороши были и остальные платья. Мы отобрали наряд для приёма, платье для охоты, а появиться на балу Гюнебрет должна была в жёлтом – струящемся, легком, похожем на солнечный дождь.

С досадой я вспомнила, что не заказала платья для себя. Ну что ж, гостей я вполне могу встретить в своем домашнем, темно-красном платье, а для торжества надену белое венчальное. По этикету мне разрешалось носить его в течение полугода после свадьбы. Так я буду выглядеть не хуже остальных, и предоставлю другим дамам возможность продемонстрировать новые наряды.

В очередной раз вбежав в кухню, я оказалась свидетельницей того, как Барбетта чуть не упала через короб с сухим шпинатом, который мы привези из Ренна. Разразившись проклятиями, Барбетта с ожесточением поволокла короб к печке:

– Я выкину его, миледи! Сил моих больше нет об него спотыкаться!

– Подожди, – остановила я её, когда она уже схватила щипцы, чтобы открыть заслонку. – Мы найдем ему другое применение.

Идея была проста. Я уже готовила бисквиты с добавлением ужасно дорогого и редкого зеленого чая, придававшего тесту нежно-зеленый цвет. А что если вместо чая добавить шпинат?

Результат не порадовал – коржи получились темно-зеленые. Не очень-то аппетитно. Но тут я увидела чашку замороженных болотных ягод – их собирали после первых морозов, тогда ягоды приобретали особую прозрачность и становились сладкими.

– Испеки много коржей, – поручила я Барбетте. – Завтра сделаем сливочный крем, и я сама украшу этот торт.

– Как по мне, так не слишком красиво получится, – засомневалась служанка.

– Будет очень красиво, – пообещала я. – Только оставь немного этих мороженных ягод. Они тоже пригодятся.

– Вам виднее, – пробормотала Барбетта, но лицо у нее вытянулось.

В ночь перед приемом я спала очень плохо. Опять, как и раньше, мне слышались шорохи и голоса под сводами замка. Несколько раз я вскакивала и выглядывала в коридор, опасаясь, что Ален снова страдает от придуманной им самим боли. Но все было тихо, и я падала в постель, чтобы забыться коротким, тревожным сном.