Карта небесной сферы, или Тайный меридиан

На этот раз рыба у него с крючка не сорвется. Кой выждал полминуты, извинился, сказал Танжер, что идет в туалет, через ступеньку сбежал вниз, вышел через заднюю дверь, пробираясь между мусорными ведрами, и направился в противоположную от берега и ресторана сторону. Он шел под пальмами и обдумывал, как сделать полный поворот, чтобы все, что было с левого борта, оказалось по правому. От мелкого моросящего дождичка волосы и рубашка слегка намокли, отчего и так готовое к броску тело еще больше подобралось. Кой пересек шоссе, прошел немного по зарослям сорняков в кювете, снова пересек шоссе, оставляя за спиной густую темноту ночи. Укрывшись за мусорным контейнером, подумал: вот теперь все правильно. Кой был с подветренной стороны от так кстати подвернувшейся дичи; Кискорос, ничего не подозревая, прятался от дождика в закрытом на ночь рыбном ресторанчике, под навесом из досок и тростника, спокойно покуривая. Рядом на тротуаре стояла машина – маленькая белая «тойота» с номером Аликанте и наклейкой прокатной конторы на заднем стекле. Кой обогнул автомобиль и увидел, что Кискорос внимательно смотрит на освещенную террасу двухэтажного ресторана. На нем был легкий пиджак и, разумеется, галстук-бабочка, зачесанные назад набриолиненные волосы блестели в желтоватом свете фонаря. «Нож, – вспомнил Кой арку в Академии гардемаринов. – Мне надо остерегаться ножа». Потом встряхнул руками, сжал кулаки, призывая призраки Торпедиста Тукумана, галисийца Ньейры и остальных членов «экипажа Сандерса». В спортивных туфлях ему удалось сделать восемь совершенно бесшумных шагов – выдвижение осуществлялось скрытно, – и только теперь Кискорос услышал шорох гравия позади себя и начал оборачиваться. Кой видел, глаза лягушонка-симпатяги утратили всякую симпатичность, стали просто квадратными, рот, из которого выпала сигарета, превратился в большую темную дыру, а над нею, в усах, запутались последние струйки дыма. Тогда Кой одним прыжком перемахнул остававшееся между ними расстояние и кулаком саданул Кискоросу в лицо так, что голова наемника откинулась назад, точно шея ее больше не удерживала, а потом прижал к стене ресторанчика, как раз под вывеской «Коста Асуль. Фирменные блюда из осьминога».

Кой наносил удар за ударом, но все время помнил о ноже. Теперь голова аргентинца стукалась о стенку с мерностью колокольного языка. От неожиданности Кискорос не успел собраться и теперь едва стоял на ногах, опираясь о стену, и мучительно пытался добыть из кармана нож. Но Кой понимал это, чуть отступил и так двинул аргентинцу ногой по руке, что тот впервые издал какой-то взвизг – как собака, которой наступили на хвост. Потом Кой ухватил пиджак, стащил его с Кискороса и отшвырнул в сторону пляжа. А пока стаскивал, не переставал метелить недомерка; аргентинец только глухо рычал и пытался добраться до кармана, но каждую попытку пресекал очередной удар Коя. В этот прекрасный вечер Кой великолепно обходился без шпината. «Сегодня ты мой, – промелькнула у него мысль – с той странной четкостью, которая появлялась в самый разгар отчаянных драк. – Сегодня ты целиком и полностью мой, здесь нет ни арбитров, ни свидетелей, ни полицейских и вообще никого, кто мог бы мне указывать, что можно, а что нельзя. Я сделаю из тебя лепешку дерьма, переломаю кости так, чтобы они вонзались тебе в кишки, повыбиваю все зубы, и ты как миленький будешь глотать их по шесть штук сразу, и никакой передышки, ни на секунду, я тебе не дам».

Кискорос уже почти и не отбивался – он упал, как падает пронзенный шпагой бык на арене. Нож, который ему все-таки удалось достать из кармана, выпал из утративших цепкость пальцев, и Кою удалось отшвырнуть его ногой на песок у самой кромки воды. В свете фонарей, казавшемся густым от мелкой мороси, висевшей в воздухе, Кой ногами подкатывал аргентинца по мокрому песку к морю. Последние удары он наносил, когда Кискорос уже барахтался в воде. Кой по щиколотку зашел в море, последний раз наподдал, и аргентинца уже не стало видно под черным зеркалом воды с желтоватыми пятнами фонарей и серебристыми капельками дождя.

Кой вышел из воды и тяжело сел на мокрый песок. Он понемногу расслаблялся, дыхание восстанавливалось. У него болели лодыжки и тыльная сторона правой руки, все предплечье и локоть; казалось, связки затянуты в узел. «Никогда в жизни не доводилось мне колошматить человека с таким искренним удовольствием». Кой растирал занемевшие пальцы, закрыв глаза, подставлял лицо под капельки дождя. Сидя неподвижно и глубоко вдыхая широко открытым ртом, он ждал, пока успокоится сердце, которое словно мчалось куда-то бешеным галопом. Он услышал какой-то шум и открыл глаза. Кискорос, с которого ручьями стекала вода, сверкающая в свете фонарей, полз к берегу. Кой сидел на песке и наблюдал. До него доносились прерывистое дыхание и невнятное ворчание избитого зверя, у которого нет сил встать на ноги и который, то и дело шлепаясь в воду, подтягивает свое тело к берегу.