Карта небесной сферы, или Тайный меридиан

Кой смотрел на него молча, почти с отвращением. Потом выпрямился. «Ничего больше я сделать не могу, – сказал он себе. – Я не могу сейчас забить его насмерть, потому что у меня еще есть что терять и мне небезразлична жизнь и свобода. Тут вам не роман, не кино, а в реальной жизни существуют полицейские, судьи и все такое прочее. И нет корабля, который бы ждал меня, как капитана Блада, и взял бы курс на Карибы, где я укрылся бы на острове Тортуга, стал бы членом „Берегового братства“ и, к великому расстройству англичанина, отбил бы у него двадцать беглых рабов-мятежников. В наше время „Береговое братство“ переквалифицировалось, занимается жилищным строительством, а губернатор Ямайки получает по факсу приказы о розыске и выдаче тех, кто преступил закон».

Он стоял, раздраженно и неуверенно размышляя, не стоит ли еще разок врезать Кискоросу по морде, – и тут заметил Танжер. Совершенно спокойная, она стояла возле шоссе в желтом свете фонаря и смотрела на них обоих.

На мысу прямой луч маяка прорезал горизонтальную щель в теплой тьме ночи, испещренной капельками дождя. Световой конус, белый, как густой туман на море, выхватывал из темноты стройные стволы пальм, их неподвижные блестящие влажные листья. Перед тем как направиться к Танжер, Кой еще раз взглянул на Кискороса. Тому удалось добраться до машины, но ключи от нее Кой забросил в море, и Кискорос, мокрый и грязный, сел на землю, привалившись спиной к колесу, и молча смотрел на них. С той минуты, когда появилась Танжер, он рта не раскрывал. Она тоже не произнесла ни слова – просто глядела на них обоих в полном молчании. Не ответила и Кою: еще не совсем придя в себя после драки, он спросил, не желает ли она воспользоваться случаем и передать привет Нино Палермо. Или, добавил он, допросить этого мерзавца. Он так и сказал: «допросить», хотя прекрасно понимал, что сейчас избитый, измочаленный Кискорос никому и ничего не скажет. Она не ответила, повернулась и зашагала прочь. И после недолгого колебания Кой, еще раз взглянув на поверженного врага, двинулся следом.

Он быстро нагнал ее, он был в ярости; и уже не из-за аргентинца – тот, в конце концов, подарил Кою возможность сбросить всю накопившуюся горечь, от которой, как от желчи, было мерзко во рту и в желудке; нет, его приводила в бешенство ее манера отворачиваться от реальности, когда это было ей удобно. Мне это, видите ли, не нравится, так что до скорого. Все, что не входило в ее планы – неожиданные обстоятельства, препятствия, угрозы, проявления реального мира, которые она расценивала как помеху своим грезам, – все это она не замечала, пропускала мимо ушей, оставляла без внимания, будто бы ничего подобного на свете никогда и не было. Будто бы даже простая предусмотрительность нарушала гармонию, а достижима эта гармония или нет, знала лишь она одна. «Эта женщина, – мрачно думал он, шагая по песку, – защищается от мира тем, что отказывается его видеть. И уж никак не мне упрекать ее за это».

«И все-таки, – продолжал он размышлять, догоняя ее, – никогда в моей идиотской жизни я не видел таких глаз: они видят и вдаль, и вглубь, когда она, конечно, этого хочет». В тусклом свете фонарей Танжер неожиданно остановилась и повернулась к нему, и он, пожалуй чересчур резко, схватил ее за руку. Стоял и смотрел на ее влажные волосы, на блики в ее глазах, на капельки, которые в полумраке тоже казались веснушками.

– Все это – безумие, – сказал он. – Никогда мы не…