И вот настал час, когда в этой истории, пусть и ненадолго, появляюсь я. Час, когда загадка «Деи Глории» приблизилась к своему разрешению, если это можно так назвать. На самом деле, как, наверное, заметил проницательный читатель, именно я уже некоторое время рассказывал вам эту историю; тут, если позволите такое сравнение, я был капитаном Марлоу, не выходя, однако, из той удобной роли, которую взял на себя, выступая почти всегда от третьего лица. Да, говорят, существуют правила искусства. Но кто-то однажды обмолвился, что рассказ, как и тайна и сама жизнь, есть запечатанный конверт, внутри которого другие запечатанные конверты. Кроме того, история затерянного корабля, история Коя, которого отлучили от моря, история Танжер, которая вернула море Кою, поразила меня в тот миг, когда я познакомился с ними. Я знал, что подобные истории очень редко случаются на этом свете, а тех, кто рассказывает о таких историях, даже уснащая их столь же фантастическими образами, какими картографы прежних времен заполняли белые пятна на своих картах, уже, собственно, и нет почти. Такие истории, быть может, не рассказывают и потому, что уже нет окруженных кустами бугенвиллеи веранд, где медленно гаснут сумерки и слуги-малайцы обносят джином – естественно, сапфирово-голубым джином «Бомбей», – а пожилой капитан в кресле-качалке ведет свой рассказ, окутанный дымом трубки. Давно уже веранды, бугенвиллеи, слуги-малайцы, кресла-качалки и даже голубой джин «Бомбей» перешли в ведение туроператоров; да и курить запрещено повсюду – хоть трубку, хоть что угодно. И это очень мешает поддаваться искушению и играть в старину, рассказывая разные истории так, как их рассказывали некогда. Теперь же нить повествования, постепенно разматываясь, подошла к предпоследнему витку, выводя из тени мою скромную персону. Уверяю вас, без голоса рассказчика вся история утратила бы аромат классической старины. Итак, в качестве преамбулы скажу лишь, что в тот вечер корабль, вошедший в порт Картахен, потерпел поражение и, вместо того чтобы сделать еще несколько миль юго-западнее, возвращался домой без золотого руна, столкнувшись с корсаром, который лишил его всех иллюзий. На столе лежала карта № 463А, размеченная на квадраты и испещренная крестиками, словно использованная карточка лотереи «Бинго», обманувшая надежды и уже никчемная. Члены экипажа молчали. Заштилевав напротив заржавленных останков на Кладбище безымянных кораблей, они убрали паруса и на моторе добрались до пристани спортивного порта. Все вместе сошли на берег, чуть покачиваясь, ибо отвыкли ходить по твердой земле, миновали контейнеровоз «Феликс фон Лукнер» пароходства «Зоелайн», который готовился к выходу в рейс, и отправились сначала в «Валенсию», потом в «Тайбилью», продолжили в «Гран-баре», в баре «Соль» и таверне «Эль Мачо», а тремя часами позже закончили свой обход в «Обрере» – маленькой портовой забегаловке, расположенной на углу за старым зданием муниципалитета. В тот вечер они действительно были как три товарища, вспоминал позже Кой, как три моряка, вернувшиеся из долгого и опасного плавания. И пили они так, что в глазах уже все расплывалось: по первой, по второй, а еще по одной, чокнемся, что ли, а теперь просто так. От спиртного всё – предметы, слова, жесты – виделось словно издалека. И Кой знал это и присутствовал на похоронах, одновременно глядя со стороны, в том числе и на самого себя, с извращенным любопытством, с недоверием к себе и с чувством вины. А еще он тогда в первый и последний раз видел, как Танжер много пьет: она явно хотела залить горе. Положив голову на плечо Кою, она улыбалась так, будто «Деи Глория» привиделась ей в дурном сне. Как и Кой, Танжер пила голубой джин со льдом, добавляя совсем немного тоника, Пилото перемежал солидные порции коньяка «Фундадор» пивом. Облокотившись на исцарапанную пластиковую столешницу, Пилото рассказывал им всякую чепуху, анекдоты о портах и кораблях, причем говорил очень серьезно и медленно, четко выговаривая слова, – так всегда бывало, если от спиртного у него заплетался язык. Танжер временами вдруг принималась смеяться и тогда целовала Пилото, который прерывал рассказ, улыбался, покачивал головой и поглядывал на Коя. Пилото, кажется, был в очень хорошем расположении духа, как, впрочем, и Кой; он поглаживал стройную, изящно изогнутую спину Танжер, радовался, что ее губы касаются его уха и шеи, а горячее тело тесно прижимается к нему. Все могло бы вот так и закончиться, и для неудачного предприятия финал был бы совсем неплохой. Бригантину не нашли и сейчас, конечно же, впервые хохотали вместе во все горло, ничего не опасаясь, без всяких задних мыслей; они пили, словно исполняя роли в ритуале, приличествующем обстоятельствам.
– За черепаху, – сказала Танжер.