Карта небесной сферы, или Тайный меридиан

– Естественно. – Я откинулся на спинку профессорского кресла. – Пока морские часы Гаррисона и Берту не усовершенствовали, а произошло это лишь ближе к концу восемнадцатого века, определение долготы представляло большую трудность для мореплавателей. Для широты хватало солнца и звезд; а для долготы оставался очень неточный метод Кассини – наблюдения покрытия звезд и планет лунным диском. Сейчас-то это можно сделать с помощью самых дешевых наручных часов, а когда Уррутия составлял свои карты, эта проблема еще не была полностью решена. Существовали маятниковые часы и секстанты, но не было действительно надежного инструмента – точного хронометра, по которому определяются те пятнадцать градусов, что содержатся в каждом часе разницы между местным временем и временем нулевого меридиана. Поэтому ошибки в долготе более значительны, чем в широте. Обратите внимание: до тысяча семисотого года не были известны истинные размеры Средиземного моря: Птолемей считал, что они составляют шестьдесят два градуса, а на самом деле – сорок два.

Взглянув на нее, я глубоко вздохнул. Казалось, мои рассказы не произвели на нее никакого впечатления. Да и на Коя тоже. Вероятно, все это им было уже известно, но я же маэстро картографии, и они по собственной воле явились ко мне в кабинет. У каждого – своя роль, и ее следует исполнять наилучшим образом. Если этим двоим нужна моя помощь, они должны заплатить пошлину. Потешить мое самолюбие.

– Просто невероятно, не так ли? – Я позволил себе удовольствие добавить еще один изящный штрих к своей лекции. – Видя, как школьник раскрашивает цветными карандашами контурную карту, я думаю, что испокон века человек, изобретая триангуляцию, рассчитывая наложение лунного диска и вычисляя склонение планет, изучал землю и морские берега, метр за метром измерял каждую неровность – и все ради того, чтобы начертить вот такие карты, которые мы сейчас видим. Мартин Кортес писал: «Поскольку путь сей весьма и весьма тяжек, поведать о нем словами, описать пером на бумаге было бы слишком трудно. И потому нанести сей путь на карту есть лучшее, что изобретательность человеческая приуготовила на подобный случай». Таким образом человек овладевал природой, так стали возможны географические открытия и путешествия… При помощи лишь своего таланта и каких-то нехитрых приспособлений – магнитной стрелки, астролябии, квадранта, градштока, таблиц времен Альфонса Мудрого – человек начал описывать берега, отмечать опасности на бумаге, строить башни и маяки в нужных местах… – Я показал рукой назад, на стену, где висела карта-итинерарий: это, конечно, не образец точности, поскольку обозначались на ней дороги Римской империи и географию приносили в жертву военным и административным интересам, – но все это они должны были понять по моему жесту. Я же продолжил: – И делал это с такой изобретательностью и настойчивостью, что даже в наше время спутники дают съемки ландшафтов немногим более точные, нежели те, что были сотни лет назад сделаны землепроходцами и мореплавателями. Эти люди прежде всего наблюдали и думали… Известна ли вам история Эратосфена?

Разумеется, я им ее рассказал. От начала до конца и не скупясь на подробности. Умный парень был этот киренец, заведовал Александрийской библиотекой. Он знал, что в Сиене есть интересный колодец: солнечные лучи достигают его дна только 20–22 июня, значит колодец находился точно на тропике Рака, а с другой стороны, было известно, что расстояние до Александрии, расположенной на север от Сиены, составляет 5000 стадий. 21 июня в полдень Эратосфен измерил угловое склонение солнца – оно составило 7°, одну пятидесятую часть земного меридиана. Отсюда нетрудно было вычислить окружность Земли – 250 000 стадий, то есть примерно 45 000 километров. Согласитесь, очень неплохо, если знать, что реальная длина окружности составляет 40 000 километров. Погрешность менее 14 % – высокая точность, особенно если учитывать, что этот парень жил за два века до Рождества Христова.

– Вот поэтому я так люблю свою профессию, – закончил я.

На них мои рассказы по-прежнему не производили впечатления, но я-то наслаждался. Это правда – я обожаю свою профессию. Дав им понять, кто есть кто, я решил вернуться к их вопросу.

– Итак, – сказал я, сделав необходимые вычисления, – позвольте вас поздравить. Как и вы, я получил один градус двадцать одну минуту западной долготы по Гринвичу…

– Тем серьезнее наша проблема, – ответила Танжер. – Там ничего нет.

Я посмотрел на нее с сожалением – опять же поверх очков, которые обладают дурным обыкновением сползать мне на кончик носа. Искоса взглянул я и на моряка. Его, судя по всему, не волновало, что я оперся подбородком на руку и самым детальным образом изучал стоявшую передо мной блондинку. Может, их связывают чисто профессиональные отношения. У меня зародились надежды.