Он провел у нее весь день и часть вечера. Сначала, когда муниципальные служащие уже увезли собаку, сидел на софе и смотрел, как Танжер ходит туда-сюда, наводя порядок. Он наблюдал, как она молча складывает бумаги в стопки, ставит книги на полки, закрывает ящики, стоит перед раскуроченным компьютером, упершись руками в бедра, и задумчиво оценивает ущерб. «Ничего непоправимого», – только и ответила она ему в самом начале. Потом снова занялась уборкой, пока не привела все в порядок. Наконец опустилась на колени рядом с тем местом, где лежал Зас, и мокрой тряпкой стерла с ковра высохшие следы белой пены. Все это она делала сосредоточенно, размеренно, мрачно, будто работа помогала ей держать под контролем чувства, преодолевать мрак, грозивший захлестнуть ее с головой. Когда же она поднялась и огляделась, проверяя, все ли в порядке, золотистые волосы закрывали ее лицо до самого подбородка – видны были только нос и веснушчатые скулы. Она подошла к столу и взяла пачку «Моряка».
– Вчера я разговаривал с Нино Палермо, – сказал Кой.
Она вроде бы и не удивилась. И даже ничего не произнесла. Так и стояла у стола, опершись локтем правой руки, в которой держала сигарету, на ладонь левой.
– Он сказал мне, что ты его обманула, – продолжил он. – И что хочешь обмануть и меня.
Он ожидал, что она либо станет извиняться, либо обругает его, либо обольет презрением, но она просто молчала. Дым ровно поднимался к потолку. «Ни единой спирали, – подумал он. – Никакого волнения, вообще никакой реакции».
– Ты работаешь не на музей, – произнес он с расстановкой. – Ты работаешь на себя.
И вдруг он понял, на кого она похожа – на женщин с некоторых полотен. Тот же непроницаемый взгляд, который рождает беспокойство у любого мужчины. И уверенность в том, что этим женщинам известны вещи, о которых они не говорят, но если достаточно долго постоять у картины, начинаешь интуитивно чувствовать эту тайну в их неподвижных зрачках. Превосходство, неодолимое и мудрое. Понимание жизни, идущее от начала времен. И снова – как в тот раз, когда он впервые был у нее дома, – его донимала мысль, что встречаются и девочки с таким взглядом, хоть еще и не может быть у них опыта, чтобы обрести его, и времени, чтобы ему научиться. Наверное, так смотрела Пенелопа, когда после двадцатилетнего отсутствия явился Одиссей и потребовал свой лук.
– Я не просила тебя приезжать в Мадрид, – сказала она. – И не просила, чтобы ты устраивал в Барселоне неприятности себе и мне.
Кой, думая о своем, смотрел на нее, открыв рот, и вид у него был довольно дурацкий.
– Это правда, – признал он.
– Ты сам захотел играть в эту игру. Я всего лишь установила правила. А подходят они тебе или нет – дело твое.
Только теперь она пошевелилась – поднесла к губам руку с сигаретой, и между пальцами сверкнул огонек. Потом снова застыла, и дым опять стал подниматься к потолку совершенно ровной струйкой.
– Почему ты мне врала? – спросил Кой.
Танжер тихо вздохнула. Ей все это уже надоедало.
– Я тебе не врала, – сказала она. – Я рассказала тебе ту версию, которая была мне удобнее… Не забывай, я тебя не звала, это
– Эти люди опасны.
Прямая струйка дыма закрутилась легкими спиралями – Танжер невесело и негромко рассмеялась.
– Отличный вывод! И большого ума требует, верно?
Она еще посмеялась, но, глянув на мокрое пятно на ковре, умолкла. Синие глаза ее потемнели.
– Что ты теперь собираешься делать?
Она ответила не сразу. Потянулась рукой к пепельнице, чтобы погасить сигарету. И гасила ее тщательно, не слишком нажимая, аккуратно и старательно, пока окурок не потух. И только потом передернула плечами и вскинула голову:
– То же самое. Искать «Деи Глорию».
Потом медленно прошлась по комнате, проверяя, все ли приведено в порядок. Выровняла ряд «Тинтинов» на книжной полке, поправила фотографию в рамке, на которую Кой время от времени поглядывал: светловолосая девочка-подросток и загорелый улыбающийся мужчина без пиджака. Кой подумал, что она ведет себя так, будто у нее в жилах вода, а не кровь. И тут вдруг она остановилась, задержала дыхание, потом с силой выдохнула – и это был совсем не стон, а скорее хрип ненависти и бешенства. И несколько раз ударила рукой по столу, коротко и резко. Видимо, сама себе удивилась или ей стало слишком больно. Женщина замерла, опять задержала воздух в груди, рассеянно глядя на свою руку, как будто не узнавала ее.
– Сволочи, – сказала она совсем тихо.
Танжер овладела собой, и Кой видел, какого труда ей это стоило. Она глубоко дышала носом, скулы ее напряглись, губы сжались, но она уже снова искала, что бы еще привести в порядок, словно десять секунд назад ничего не произошло.
– Что они унесли?
– Ничего существенного. – Она по-прежнему оглядывала комнату. – Уррутию я вернула сегодня в музей, у меня остались две хорошие копии сферической карты, с которыми можно работать… Из современных карт они забрали только одну – с карандашными пометками. Были еще кое-какие данные на жестком диске, но ничего особо важного.